Первой в Катины руки попала шелковая пижама лилового цвета. Пижама была блестящей и гладкой на ощупь, с непонятной монограммой, вышитой на нагрудном кармашке. В целлофановом прозрачном пакете лежали мягкие тапочки без задников, темно-синие в узкую полоску. Дальше показались два махровых полотенца — совершенно новые, прямо из магазина. Тапочки, кстати, тоже были новыми. В глубине сумки нашлись маленький транзисторный приемник, запасные батарейки к нему, разные мелочи, щетки-расчески и кожаный очешник. Больше в сумке ничего не было.
Катя аккуратно разложила вещи на кровати и задумалась. Да, она собирала мужа в больницу в нервах и спешке, но все-таки запомнила, что никакой пижамы она ему с собой не давала. Тем более такой дорогой, шелковой. Откровенно говоря, у профессора такой пижамы никогда и не водилось. У него вообще не было пижам, он их терпеть не мог и предпочитал спать в старых сатиновых трусах, а дома ходить не в тренировочном костюме, а в поношенных брезентовых брюках, выцветших под жарким солнцем Африки. Да и пижама была слишком большой и вдобавок совершенно не ношеной. Разумеется, откуда Кате было знать, что Слон смолоду не привык к шелковым пижамам и с удовольствием надел больничную, бумазейную и вылинявшую. И полотенец Катя с собой мужу не дала, за что получила, кстати, заслуженный нагоняй от Ирины.
— Катька, когда же ты повзрослеешь? — только вчера возмущалась подруга. — Почему ты не можешь запомнить элементарных вещей? Что тяжелобольному человеку нужно прежде всего? Мыло, щетка, расческа…
— Уж об этом я догадалась, — обиженно вставила Катя.
— Полотенце, смена белья и обязательно теплые шерстяные носки! — не дала себя перебить Ирина. — А еще очки, лекарства, часы, телефон…
Катя тогда пристыжено молчала. О носках и белье она как-то не подумала. Зато дала мужу с собой статуэтку африканского божка, отвечающего за скорейшее выздоровление, его любимую чашку с египетскими иероглифами, ручку, сделанную из иглы дикобраза, и маленький коврик из шерсти обезьяны. Катя подумала, что мужу будет приятно оказаться в незнакомом месте в окружении любимых вещей. Еще она положила книгу, которую муж читал перед тем, как окончательно поддаться болезни. Книга называлась «Погребальные ритуалы кочевых племен Юго-Западной Африки». Может, и не самое жизнерадостное чтение, но для больницы сойдет.
— Книгу она положила, а очки — забыла! — кипятилась Ирина. — Зачем человеку книга, если он ее не может читать?
Профессор Кряквин вдаль видел отлично, но с возрастом возникли проблемы с чтением.
— Ладно, допустим, он подождет, пока ты принесешь очки. Но такую книжку в больницу?.. — с сомнением протянула Ирина.
— Конечно, в больнице можно читать только детективы Ирины Снегиревой! — Катька решила взять реванш. — Как будто если человек заболел, у него сразу мозги отказывают.
Она тут же осеклась, потому что поняла, что Ирина обиделась. Между прочим, в прессе ее хвалили как раз за то, что романы написаны хоть и с юмором, но нет в них пустой бабьей глупости, а только тонкая ирония и деликатная насмешка. Ирина тогда Кате ничего не ответила, решила, наверное, что на таких, как Катька, не обижаются.
Сейчас Катя тяжко вздохнула, потому что ей стало стыдно. Захотелось хотя бы поговорить — вдруг Ирина что-нибудь придумает. Хотя что здесь думать, и так ясно, что старшая сестра выдала Кате вещи совсем другого человека. Скорее всего, того самого больного, который пропал не сегодня, а вчера. Говорила же нянька, что палата какая-то несчастливая: сначала один больной пропал, потом другой…
Неясно только, куда они все подевались. И где теперь искать Валека, если ни дома, ни в больнице его нет.
Не слишком отдавая себе отчет в собственных действиях, Катерина прошла на кухню и полезла в хлебницу. Она не любила покупать батоны в фабричной нарезке: машина на заводе, по ее мнению, нарезала батон слишком тонко, так что бутерброды получались какие-то некачественные — маленькие и не слишком калорийные. Самой, понятно, можно нарезать как хочется, то есть потолще, а если еще наискосок, то кусок получится гораздо больше. Здесь, правда, есть своя проблема: когда режешь потолще и наискосок, батон слишком быстро заканчивается. Вот и сейчас в хлебнице одиноко валялась последняя горбушка. Катя разрезала горбушку вдоль, засунула туда холодную котлету и маринованный огурчик — получился гамбургер не хуже чем в «Макдоналдсе».
Жуя свое произведение, она рассеянным взглядом окидывала вещи, разложенные на покрывале. С последним куском ее осенило.
Раз мегера Варвара Францевна выдала ей вещи не того человека, стало быть, этот человек тоже пропал, иначе кто отдаст свое добро за просто так? И потом, старшая сестра, пусть и вредина, все-таки производит впечатление обязательного человека. Вряд ли она стала бы совать Кате чужие вещи. Нет, она явно была уверена, что это вещи ее мужа.