Бриллиант из крокодиловых слез

— Где мой муж, профессор Кряквин? Отвечай, несчастная! Где мой дорогой Валек? Вы мне за него ответите!

Старшая сестра, не ожидавшая от растерянной беспомощной дамы такого напора, удивленно уставилась.

— А я-то откуда знаю?

— А кто, интересно, должен знать? Пушкин? Или папа римский Франциск? Что у вас в больнице творится? У вас второй больной исчез, а вам и дела нет. В морге неопознанные трупы появляются, а вам до лампочки. Может, у вас налажен канал продажи людей на органы? Или вы поставляете рабов в страны Ближнего Востока? Даже не думайте, что вам это все сойдет с рук! Я вашу лавочку прикрою! Я до вас доберусь! Вы меня еще не знаете, но вы меня еще узнаете!

— Гражданка, я вас попрошу не хулиганить! — Варвара Францевна попыталась вернуть инициативу в свои руки. — Конечно, я могу понять ваше недовольство случившимся, однако…

— Недовольство случившимся? Нет, это называется иначе. Это не недовольство, это праведный гнев! И понять его вы никак не можете, потому что не у вас похитили мужа! И какого замечательного мужа! Признавайтесь немедленно, куда вы дели моего Валека!

— Да никуда я его не девала, — оборонялась старшая сестра, — больно он мне нужен. Тоже мне, сокровище.

Это она точно сказала зря.

Катины глаза засверкали. Если бы могла, она бы на месте испепелила Варвару Францевну.

— Именно сокровище! — завопила Катерина так, что содрогнулись стены морга, а испуганный санитар прижался к стене и прикрыл голову руками. — Самое настоящее сокровище! Другого такого нет на свете! Валек, дорогой мой Валек!

— Женщина, да не кричите вы так, — попыталась урезонить ее сестра. — Может, он сам ушел?

— Ага, в пижаме и больничных тапочках, — продолжала бесноваться Катерина. — Имейте в виду: я камня на камне не оставлю от вашей больницы! Я весь ваш персонал поштучно сотру в порошок! Я на вас наведу порчу, сглаз, налоговую инспекцию и пожарную охрану! Я ради своего мужа мир переверну!

Угроза встретиться с налоговой и пожарной действительно напугала медсестру. Она взяла Катю за руку и постаралась быть максимально убедительной:

— Дорогая, что же вы так убиваетесь? Может, ваш муж просто почувствовал себя лучше и отправился домой? Может, он вас там уже ждет?

— Интересно! — Катя вырвала руку: успокаиваться она не собиралась. — К вам в отделение пройти невозможно, охраны, как в Центральном банке, к собственному мужу не пускают. А больной, значит, может уйти, и никто его не остановит?

— Понимаете, охранник же тоже человек. Мог задремать или выйти куда-то — сами понимаете.

— Не понимаю и не хочу понимать! Еще, видите ли, карантин какой-то выдумали. Все для отвода глаз! Все для того, чтобы скрыть от общественности свои махинации!

— Да не волнуйтесь вы так. Может, ваш муж уже дожидается вас дома. Поезжайте домой, успокойтесь…

— Нечего меня успокаивать! Что, больной человек в пижаме по улицам разгуливает? У него же пневмония! У него только что температура была сорок и две!

— Почему в пижаме? — попыталась вклиниться в этот поток Варвара Францевна. — У него же была своя одежда. Кстати, заберите, пожалуйста, его вещи, раз уж вашего мужа все равно нет в больнице…

Она подхватила Катю под локоть и потащила обратно в мини-госпиталь. Катерина, выплеснувшая весь запас гнева, снова пригорюнилась и плелась рядом с медсестрой, опустив голову. В отделении Варвара Францевна для верности накапала нервной дамочке успокоительного. После лекарства Катя почувствовала себя совершенно опустошенной. Валек пропал, и она ничего не может для него сделать!

Катерина впала в состояние полного безразличия. Подействовало лекарство, сказался перенесенный стресс, не прошел без последствий и приступ гнева.

Она молча взяла из рук Варвары Францевны большую спортивную сумку, молча расписалась за нее в толстом журнале, молча спустилась на лифте, молча вышла за ворота больницы и махнула рукой, чтобы остановить проезжающую машину.

Здесь, правда, ей пришлось сказать, куда ехать.

Только оказавшись дома, Катя пришла в себя и смогла здраво взглянуть на вещи.

И еще, кстати, на спортивную сумку, полученную из рук Варвары Францевны.

Сумка была незнакомая. Большая, кожаная, на «молнии» — у Валека такой никогда не было.

Хотя это ничего не значило. Медсестра могла в суете сложить вещи профессора в чью-нибудь чужую сумку.

Катерина расстегнула «молнию», чтобы прикоснуться к вещам любимого мужа. Это всегда действовало на нее умиротворяюще.

Когда профессор отправлялся в очередную экспедицию и Кате становилось одиноко, она ложилась щекой на подушку, впитавшую запах мужа, вдыхала этот запах, и сразу становилось спокойнее на душе. Так и сейчас — хотелось прижаться щекой к чему-нибудь, что хранит тепло Валека…

Но все вещи в сумке тоже оказались незнакомыми.