Анна уселась на ступеньках террасы. Странное обыкновение у этих людей, день и ночь жгут костры. Не ради тепла, не ради света, а ради дыма. Анна наблюдала, как тут и там, меж прямых лиственничных стволов курятся дымы. Их аромат, схожий с ароматом напитка в чашке, будил странные, неведомые ранее ощущения всеобъемлющего покоя. Словно нет в мире иных рек, кроме безымянной. Словно нет иных лесов, кроме просторной лиственничной рощи, выросшей над покинутым посёлком Амакинской экспедиции. И озёр во всём мире тоже нет, а есть лишь исток безымянной речки – небольшое озерцо, затерявшееся меж сопок в среднем течении господина дедушки Вилюя. То самое озерцо, о котором между делом рассказал ей Осип. Анна надеялась на скорую встречу с Георгием. Пожалуй, теперь это стало главной целью в её жизни. Георгию она расскажет о страшной встрече с медведем, о том, как пила напиток приготовленный из одеколона «Пингвин», о красавице Мире и о своём горячем сострадании ей. Сострадание – вот ещё одно кроме любви чувство, ранее неведомое, яркое, как бриллиант. Она непременно вернётся в Москву и оттуда пришлёт Мире сотню самых лучших платьев. Она их закажет у самых хороших портних. Она, в конце концов, сама научится шить. И не только это. Она найдёт самых лучших врачей, которые смогут вылечить Миру от её недуга. Вот Мира снова поёт. Ещё одна песня, исполняемая на незнакомом, сложном языке. В её звуках свист стрел, грохот барабанов и рычание дедушки медведя. «Эhэкээн» – это слово она теперь понимает. А ещё – сир, халлаан, уу, салгын, олох[80]. Как много брилиантов она добыла за один только день!
За её спиной, на террасе тихо переговаривались супруги Поводырёвы.
– Эта женщина с Большой земли, как ты намерена поступить с ней? Если ты намерена отдать её дедушке, то нам следует кормить её ещё несколько дней, потому что она слишком худая.
– Может быть, Георгий захочет оставить эту женщину себе? Пусть дедушка решает, разрешить ему это или нет.
– Правильно ли ты поступаешь, жена? Кажется, по законам Большой земли то, что мы делаем – преступление? Сначала Гамлет, потом эта беспутная женщина…
– А отправить Чонскую долину на дно водохранилища – не преступление? Преступниками бывают только слабые. Тот, кто силён – не преступник. А Эhэкээн? Как быть с его старостью, с его немощью? Я не могла оставить дедушку без помощи.
– Я брал в библиотеке книжку о Тиле Уленшпигеле.
– Опять книжки!
– Послушай, жена! На Большой земле были времена, когда таких, как ты, сжигали на кострах.
– А теперь не сжигают? А ты подумал, почему так? Люди Большой земли забыли настоящие человеческие обычаи. Но в этом месте настоящие человеческие обычаи ещё в силе. Когда один из нас – ты или я, не знаю, кто первый, а может быть, это будет Мира – потеряет жизненные силы и захочет отправиться в нижний мир к Арсану Дуолаю, то другой обязан ему помочь и предать тело огню. Решив дело так, я убила двух зайцев одной стрелой, я отомстила и за Чонскую долину, и поддержала жизненные силы дедушки.
– В таком случае как ты намерена поступить с кэрэ куо?
– Она добрая. Мне жаль её, беспутную. Пусть дедушка сам решает, как с ней быть. А Георгий не прав…
– В чём?
– Он не пустил сюда Байбакова, а сейчас самый подходящий момент – Эhэкээн снова молод.
Анна рассеянно прислушивалась к их разговору, не придавая значения ни единому слову. Она думала о предстоящей ночёвке на берегу тихой речки, возможно, наедине с Георгием.
Солнышко спряталось за лес, так прячется в засаду хищник, подстерегающий свою жертву. Яркий день перешёл в бесконечные серые сумерки. На тихую воду упали длинные тени лиственниц. Розовые облака плыли вниз по реке. Этот мир мог бы быть раем, если б не бесконечное монотонное гудение гнуса. Костёр помогал. Уходя, Осип кинул в него какие-то перетёртые в тонкий порошок травы. Получив новую пищу, высокое пламя заискрилось и осело. Дым сделался плотнее, приобрёл густой аромат, похожий на аромат выпитого ею чая и дымов, которыми Поводырёвы окуривали свою рощу. Дым окутал Анну полупрозрачной вуалью, сквозь которую не мог пробиться ни один кровосос.