Бриллианты безымянной реки

– Ты узнал что-то об отце? – спросила она, стараясь не смотреть на собственную попавшую в капкан руку.

– Я узнал всё. И даже много больше, чем хотел бы. И ещё. Главное. Ты вернёшься в Москву без меня.

– Но почему?..

– Не могу. У меня теперь новая жизнь. Я слишком занят.

– Ты женился? Тогда обрадуй же тётю Геру. Твоя жена из местных? Она русская или…

– Канкасова, не болтай чепухи. Это место… ну как бы тебе объяснить?.. Колдовское оно. Понимаешь, алмазы красивей золота. Они дороже. Они прекрасны. Я начал с поисков алмазов. Я увлёкся. Я хотел унести алмазы с собой в Москву, но получилось наоборот. Получилось так, что алмазы забрали меня себе. Теперь они принадлежат мне, а я им, и эту связь невозможно разорвать. А ты убирайся отсюда поскорей. Скоро придёт лодка. На ней ты вернёшься в Ч. Я так распорядился. Понимаешь, теперь я здесь главный. Не Георгий, а я!!!

– Только вместе с тобой. А колдовства я не боюсь, если ты об этом.

Быстрым движением свободной от кандальной хватки Гамлета руки Анна выхватила из-за пазухи хорошо знакомый ему золотой крестик.

– Я не могу!!! Здесь я обрёл новую жизнь… Я прошёл через обряд… Я отдал свою душу Эhэкээну… Я стал им!..

– Ерунда…

– Став пищей.

– Тебя съел медведь? Ха-ха-ха!..

– Молчи!

– Съел медведь! Медведь!!! Медведь!!!

Поддавшись внезапному приступу веселья, Анна хохотала. Чугунная хватка когтей ослабела. Анна высвободила руку, чтобы рукоплескать собственному веселью и отваге. Затейливое эхо разносило её хохот над тихой водой.

Её прервал утробный, протяжный, нарастающий рёв, как камнепад, как грохот грома над головой. Гамлет тоже смеялся, запрокинув назад свою большую ушастую голову. А может быть, он рыдал над чьей-то горькой судьбой? Он приоткрыл пасть, обнажив два ряда больших белых зубов и…

Анна замерла.

– Никогда, клянусь, никогда не буду больше пить ни самогона, ни коньяка… – прошептала она.

– Перестань… перестань… перестань…

Лишь глухое рычание в ответ.

И нарастающий гул.

И рёв.

И ужас.

Кажется, она не плакала и не завала на помощь, и её бесшабашное веселье не утолило ужас и гору утраты.

Анна упала ничком, прижалась щекой к шершавой доске. В щели между досками колебалась зеркальная гладь воды. Светла, тепла летняя северная ночь, но вода в безымянной реке всё равно темна и холодна. Анна задрожала. Мостки под ней прогнулись, зашатались, да так, что она едва не свалилась в воду. А потом что-то глухо ударилось о сваю.

– Кто это? – спросил знакомый голос.

– Кэрэ куо.

– Анна? Что с ней?

– Эhэкээн навещал её.

Плеск воды. Легкое прикосновение. Чьи-то сильные руки повернули её на спину. Лицу сделалось влажно и прохладно. Анна облизала губы. Какая вкусная вода! Много вкуснее чая бабушки Аграфены. И свежая. И холодная. А какой чистый воздух! Без малейшего привкуса дыма. Вот только гнус. Опять проклятый гнус! Жалит, грызёт, кусает. Анна замахала руками, отгоняя кровососов.

– Вроде бы всё в порядке.

– А то ты сомневался! С ней, конечно же, всё в порядке. Кэрэ куо нашла, что искала.

– Надо перенести её на берег…

– Да она и сама пойдёт. Аннушка! Кэрэ куо! Ну-ка, поднимайся!

Подниматься на ноги не хотелось. Хотелось, чтобы эти назойливые люди оставили её в покое. Ах, они такие же, как гнус, неотвязные! Анна отбивалась отчаянно как могла.

– Надень на неё накомарник.

– Кажется, она ещё спит.

– Кажется, вы её изрядно перекачали.

– Не-е-ет. Ничего особенного: только чай ну и Осипово производное «Пингвина» – больше ничего.

– А я тебе как врач говорю: случилась передозировка!

– А я тебе как офицер отвечаю…

– Посторонись!

Анну оторвали от досок и понесли. Она наслаждалась полётом. Болтая в воздухе конечностями и смеясь, она поочередно звала то Георгия, то Гамлета, то увещевала Гертруду Оганесовну не волноваться о сыне, с которым как раз всё-всё в порядке. А если что-то не так, то она, вернувшись в Ч., сообщит обо всём советским властям. До самого товарища Байбакова дойдёт, если потребуется, а вернувшись в Москву, напишет в КГБ и Верховный Совет. Да что там КГБ! Её приятель, вернее, бывший любовник, который всё ещё влюблён, работает редактором на Центральном телевидении. Вот они вместе и устроят передачу о самогонщиках. Это надо же додуматься – перегонять одеколон в самогон. Ха-ха-ха!

Высоко над её головой в светлеющем небе проплывали кроны лиственниц. Они миновали дощатый туалет, поднялись по ступеням веранды. Над головой Анны вместо розоватого, украшенного кружевом лиственничных крон неба, возникли волны шифера на серых жердях обрешётки. Она слышала топот нескольких пар ног, шорохи и возню.

– Это перебор, Аграфена! – резко заметил знакомый голос.

– Ну, может быть, совсем, чуть-чуть. Она же искала Гамлета. Вот она его и нашла, – был ответ. – Таким образом, все законы гостеприимства соблюдены.

Анну поставили на ноги, и тут же перед ней возникло лицо Миры, красивое и печальное.

– А тебя я вылечу, – отважно заявила Анна.

– Меня? Меня никто не вылечит, – ответила Мира, и Анна изумилась, услышав её голос.

Впервые Мира не пела, а просто разговаривала с ней.

– Я люблю Гамлета, – добавила она. – Оставь его мне.

– Да пожалуйста!