Бриллианты безымянной реки

Покровительственно похлопав меня по плечу, он раздвинул ветви ив, и мы оба увидели розовую гладь озерца, совсем небольшого. Его можно было бы принять за огромную лужу, как та, в которой умирал старый медведь. Однако я знал, что глубина подобного озерца, каких немало встречается в болотистых зарослях по берегам рек, может достигать нескольких метров. Такой водоём – ловушка для рыбы, попадающей сюда во время половодья. Такое озеро – находка для рыбака. Добычу можно черпать ведром. Нечто подобное и делала женщина-эвенк, обряженная так же, как и её муж, в одежду из тонко выделанной замши и обутая в торбаса. В косах женщины при каждом её движении позвякивали колокольчики. Приступая к работе, она не сняла своих украшений – запястья её обременяли браслеты с самоцветными камнями. Блестящие кольца унизали пальцы. На шее позвякивал каскад ожерелий. Её движения вовсе не походили на физические усилия тяжело работающего человека. Она опускала в воду большой сачок на длинной ручке, водила им из стороны в сторону, а потом ловким движением подсекала. Всякий раз, когда она вытаскивала сачок из воды, в нём бились, трепетали несколько рыбин. Мелочь величиной с половину локтя или меньше, она бросала в воду, а крупную добычу складывала в большие корзины. Когда мы явились на берег бочага, три из пяти её больших корзин уже были полны, но работа шла полным ходом и можно было надеяться, что в ближайшее время она заполнит их все.

– Это и есть Ан дархн хоту́н? – тихо спросил я.

Эвенк по фамилии Поводырёв снова рассмеялся.

– Это моя жена, Аграфена. Она ловит рыбу. Смотри: много уже наловила. Дедушка будет сыт.

Женщина обернулась на его голос, уставилась на нас фиалковыми глазами. Я остолбенел. На коротком моём веку мне доводилось повидать множество людей из племени эвенков, но ни у одного из них я не видел таких вот удивительных фиалковых глаз.

– Он назвал меня Ан дархн хоту́н? – переспросила она. – Забавный мальчишка! Изначально важная госпожа является людям в виде седой старухи благородной наружности, а в мох косах нет ни одного седого волоса. И никогда не будет.

– Он нашёл эhэкээна, – проговорил Осип. – Дедушка здесь, неподалёку.

– Надо найти траву Ийе кыыл, Матери зверей, чтобы бросить её в костёр! Того, что ты успел собрать, недостаточно. А ты, мальчишка, бери берестянки с рыбой и тащи их к дедушке. Ещё нужны дрова. Побольше дров!..

Я кинулся исполнять. Выхватил у неё из рук берестянки. Рыба в них была крупной, жирной и ещё живой.

– Такая рыба должна понравиться дедушке Ийкылу! Он сразу выздоровеет! – воскликнул я.

– Я родилась черноволосой, черноволосой и отправлюсь в нижний мир, – буркнула в ответ жена Осипа. – Ишь какой! Ан дархн хоту́н ему подавай!

Она давала ещё какие-то указания, но я уже не слушал её. Гонимый беспокойством, я искал собственные меты – сломанные ивовые ветви, указывающие дорогу к умирающему медведю. Я тщетно метался по прогалине, вокруг озера с тяжёлыми берестянками в обеих руках до тех пор, пока Осип не нашёл проложенную мною тропу и не показал мне её.

* * *

Мы нашли дедушку – теперь я именно так называл рыжего медведя даже про себя – на том же месте. Теперь он лежал не на брюхе, как прежде, а на боку. Его огромная голова всё так же лежала в луже. Только уши не шевелились, и глотка его не издавала ни звука. Над телом вились рои мошкары. Тут-то я и вспомнил о накомарнике, о дневной влажной духоте и о своём страхе, позабытом после встречи с Осипом.

– Он умер! Дедушка умер!

От испуга я едва не заплакал. Горло сжала железная рука. Ах, я не плакал уже много лет. Точнее, целых семь лет, с тех самых пор, как Бог впервые взял в руки ремень со звездой на пряжке.

Я, конечно же, разрыдался бы, но Осип крепко ухватил меня за плечо. Его чёрные матовые глаза смотрели сурово.

– Не стоит реветь, ровно малое дитя. Ийкылу не так-то просто умереть. Погоди. Не надо совать ему в морду рыбу. Отойди подальше. Всё-таки это крупный зверь. И опасный. С ним следует обращаться почтительно. Сначал разведём огонь. Клади дрова на этот камень. Выбирай ветки потолще. Нам нужны угли.

Осип ловко поджёг костёр. Толстые влажноватые сучья мгновенно занялись. Пламя взметнулось. Дымный столб сначала встал вертикально, но скоро осел, начал стлаться по прогалине густым туманом. Влажные сучья оглушительно трещали, а я с опаской посматривал на медведя. Тот, казалось, крепко спал.

Сучья прогорели быстро. Осип разочарованно смотрел на пригоршню угольев.

– Что поделать! Надеюсь, этого хватит! – пробормотал он и принялся кидать на уголья пучки травы.

Теперь дым повалил клубами, окутав всё вокруг, встал перед глазами сплошной стеной, скрыв и тело спящего медведя, и Осипа, и заросли ивняка, окаймлявшие прогалину. Я видел лишь ярко тлеющие уголья. Я слышал лишь треск сгорающей на угольях травы и тихое пение Аграфены Поводырёвой, которая как раз явилась и, видимо, теперь находилась где-то рядом.

* * *