Британская шпионская сеть в Советской России. Воспоминания тайного агента МИ-6

Единственные предметы одежды, которые я часто менял и в которых у меня не было недостатка, — это головные уборы. Удивительно, как шляпа или шапка может придать внешности определенный характер (или лишить ее всякого характера). Надев свою самую буржуйскую меховую шапку, начистив кожаные штаны и куртку, на следующий день я отправился в свой бывший дом, зашел во двор, как это сделала Варя, и позвонил в заднюю дверь. Дом казался заброшенным, потому что во дворе никого не было видно и ниоткуда не доносилось ни единого звука. Когда в ответ на настойчивый звонок дверь приоткрылась на цепочке, я увидел, что моя экономка смотрит в щель, как и описывала Варя. Первым делом я чуть не расхохотался: это казалось таким нелепым — стоять вот так у задней двери своей же квартиры, притворяться кем-то другим и упрашивать пропустить тебя в дом через черный ход.

Только для смеха момент был неподходящий. В тот же миг, как моя экономка узрела на лестнице мой призрак, она тут же захлопнула дверь и закрыла ее на засов, и лишь после долгого стука и звонков дверь в конце концов опять робко приоткрылась.

Учтиво поприветствовав женщину, я представился господином Марковичем, близким другом и школьным товарищем англичанина, который раньше жил в этой квартире. Я сказал, что мой друг сейчас находится в Англии и сожалеет о невозможности вернуться в Россию в нынешних условиях. Недавно от него пришло письмо, заявил я, каким-то образом переправленное через границу, и в нем он передает привет Марте Тимофеевне (экономке) и просит при первой же возможности зайти к нему домой и сообщить, в каком состоянии его квартира. Чтобы развеять подозрения Марты Тимофеевны, я уверил ее, что до войны часто приходил в гости в эту квартиру, и привел многочисленные подробности, которые должны были не оставить у нее никаких сомнений в том, что я по крайней мере хорошо знаком с расположением комнат, мебели и картин, находившихся в них прежде. Я, конечно, добавил, что в последний раз, когда я видел своего друга, он весьма похвально отзывался об экономке и неоднократно заверял меня в своем письме, что я найду в ее лице добродушную, гостеприимную и добросовестную хозяйку.

В итоге всего этого, хотя поначалу Марта Тимофеевна была категорически настроена никого не впускать в квартиру, все же она согласилась сделать это, если я покажу ей настоящее письмо, написанное рукой «месье Дьюкса», с просьбой впустить его друга.

Я сказал, что принесу письмо сегодня же после обеда, и, очень довольный результатом, сразу пошел в ближайшее удобное место, которым оказалась квартира Журналиста, чтобы написать это письмо.

«Дорогой Саша, — писал я по-русски, называя „друга“ уменьшительным именем от Александра (как меня звали по новым документам), — не смею надеяться, что ты когда-нибудь получишь это, но если все же получишь…» — и я принялся сочинять множество воображаемых семейных новостей. Ближе к концу я приписал: «Кстати, когда будешь в Петрограде, прошу тебя зайти ко мне на квартиру и повидать Марту Тимофеевну…» и так далее. Я дал указания, что делать «Саше», и разрешил взять все, что ему понадобится. «Пишу по-русски, — в заключение написал я, — чтобы в случае необходимости ты показал это письмо М. Т. Она хорошая женщина и все для тебя сделает. Передай ей мой сердечный привет и скажи, что я надеюсь вернуться при первой же возможности. Напиши, если сможешь. До свидания. Твой Павлуша».

Я вложил письмо в конверт, адресовал «Саше Марковичу», запечатал, распечатал, скомкал и сунул в карман.

В тот же день я опять появился у черного хода.

Подозрения Марты Тимофеевны, по-видимому, уже в значительной мере рассеялись, потому что она приветливо улыбнулась мне еще до того, как прочла письмо, которое я вложил ей в руку, и тотчас впустила меня на кухню. Здесь она старательно прочитала письмо (она родилась в прибалтийской губернии, плохо говорила по-русски и с трудом читала) и, расточая похвалы автору, который, как она надеялась, скоро вернется, ибо она не знала, как ей поступить с квартирой и долго ли ей еще доведется там жить, она повела меня в знакомые комнаты.

Повсюду царил беспорядок. Многие картины были сорваны со стен, мебель разломана, а посреди столовой на полу лежала куча книг, бумаг, картин, мебели и разорванной одежды. На ломаном русском Марта Тимофеевна рассказала мне, что сначала пришли с обыском и, когда она сказала, что там жил англичанин, красные все расколотили и изорвали штыками. Затем там поселилась семья рабочих, но, к счастью, не выгнала экономку из ее комнаты. Однако квартира им не понравилась, и они вскоре покинули ее, прихватив с собой немало вещей, а все остальное перевернули вверх дном.