Британская шпионская сеть в Советской России. Воспоминания тайного агента МИ-6

Я уговорил его продать несколько книг, чтобы получить дополнительные средства к существованию, и мы позвали к нему одного еврея, который долго и упорно торговался за каждую копейку. Журналисту не хотелось их продавать, но я отказался дать ему денег больше, чем стоили дрова, за которыми я также осуществлял надзор, неукоснительности которого могли бы позавидовать большевики. Он не имел никакого представления о том, что по-настоящему ценно, и хотя он привязался ко мне, порой мне казалось, что я вижу в его глазах взгляд неописуемого презрения: «Ах ты, английский скупердяй!»

К несчастью, я потерял Марию в качестве постоянного товарища и друга. Она вернулась на ферму Марша в надежде спасти от гибели хоть что-нибудь из имущества и редко бывала в городе. Вместо нее в опустевшей квартире номер 5 поселился младший из двух конюхов, скучный, но порядочный юноша, не примкнувший к мародерам. Этот паренек, несомненно, изо всех сил старался поддерживать порядок, но опрятность и чистота не были его сильными сторонами. Он не мог взять в толк, зачем нужно мыть стаканы или ложки или зачем даже в пустой квартире нужно иногда протирать столы и стулья. Как-то раз он подал мне чай, необычайно едкий на вкус, и я пошел на кухню осмотреть чайник. Заглянув под крышку, я обнаружил, что он забит дохлыми тараканами.

Степановна оставалась моим добрым другом. Полк Дмитрия перевели в другой город где-то в глубинке, и, хотя ему и не хотелось уезжать из столицы, он послушно выполнил приказ, в значительной степени под влиянием нового комиссара полка, который сумел заслужить расположение своих солдат — довольно редкое достижение для комиссара. Даже Степановна признала это необычное обстоятельство, допустив, что комиссар «порядочный человек, хоть и коммунист», и потому согласилась на отъезд Дмитрия.

Именно в обществе Степановны я впервые стал свидетелем необыкновенного зрелища — вооруженной облавы большевистских властей на общий базар. Как-то утром я столкнулся с ней на людной Сенной площади и увидел, что она покупает мясо — редкая для нее роскошь. На голове у нее был старый черный платок, а в руке она несла лыковую корзинку.

— Где вы взяли мясо? — спросил я. — Я тоже куплю.

— Не надо, — твердо сказала она. — Прошел слух насчет облавы.

— Что за облава?

— Как видно, на мясо. Вчера и сегодня крестьяне привозили мясо, вот я и купила немного. Не хочу остаться без мяса. Говорят, красные едут.

Поскольку свободная торговля явно противоречила принципам коммунизма, ее официально запретили и осудили как «спекуляцию». Но никакие запреты не могли с нею совладать, и крестьяне привозили голодным горожанам еду, несмотря на все преграды, и продавали ее по своим ценам. Единственным лекарством от этой «капиталистической заразы» у властей была вооруженная сила, да и то малоэффективная.

Мясо продавали крестьяне в большом застекленном складе. Один из таких складов сгорел в 1919 году, и единственное, что уцелело, — это икона в углу. Тысячи людей шли посмотреть на икону, которая «чудом» спаслась, но власти поспешили ее забрать. По-видимому, эту икону просто проглядели, ведь большевики старались убрать все религиозные символы из общественных мест.

Я направился к зданию, чтобы купить мяса, но Степановна потянула меня за руку.

— Не сходите с ума! — воскликнула она. — Как вы не понимаете, что, если будет облава, всех арестуют?

Она притянула меня вниз и заговорила мне на ухо:

— А как же с вашими… Я уверена… что ваши документы… они…

— Ну разумеется, — засмеялся я. — Но вы ведь не думаете, что болван-красногвардеец заметит разницу, правда?

Я решил отделаться от Степановны и вернуться за мясом позже, но тут в толпе началась неразбериха, и люди стали выбегать из здания. Из-за угла, со стороны Екатерининского канала, показался отряд солдат в тулупах и коричнево-серых гимнастерках, у них были винтовки со штыками. Все выходы из здания были моментально перегорожены. Люди разбегались во все стороны, женщины с визгом подхватывали свои узлы и корзины и уносили ноги, оглядываясь, не бегут ли за ними вдогонку.

Мы со Степановной стояли у рынка на углу Забалканского проспекта, откуда было хорошо видно и при необходимости можно было скрыться.

Рынок преобразился в мгновение ока. Минуту назад он кипел жизнью, переполненные трамваи останавливались на ближайшей остановке, и пассажиры не без труда выбирались из вагонов. Но теперь площадь внезапно затихла, как мертвая, и, если не считать нескольких зевак, наблюдавших за сценой издалека, вся проезжая часть обезлюдела.

От пятидесяти до шестидесяти солдат медленно вошли в здание, и еще несколько человек с винтовками наперевес то и дело пробегали мимо. Когда солдаты вошли, внутри поднялся дьявольский шум. Визг, вой, свист, проклятия и стоны — словно разверзся ад! Какой жуткий был контраст — безмолвная площадь и страшный грохот и ор на складе!