На следующий день после прощания со Степановной Доктор рассказал мне, что друг Мельникова Шура по доступным ему источникам навел справки насчет личности этого любопытного персонажа и установил как неоспоримый факт, что Зоринский находится в тесном контакте с людьми, о которых доподлинно известно, что они работают на ЧК. Эта информация, хотя и неподтвержденная и сама по себе ничего не доказывающая (разве Полицейский не находится в тесном контакте с людьми, работающими на ЧК?), но после известия о смерти Мельникова и в свете общей двуличности Зоринского я принял решение при первой же возможности опять побывать в Финляндии и посоветоваться с Иваном Сергеевичем.
Были у меня и другие мотивы. С заграницей я связывался при помощи курьеров, одного из которых мне подыскал Доктор, а другого — один из тех, с кем я познакомился у Журналиста, но они не играют никакой роли в моем рассказе. Одним из этих курьеров был царский унтер-офицер, студент юридического факультета и личный друг Доктора; другим — русский офицер, который в силу известных контрреволюционных наклонностей не мог получить какую-либо должность в тогдашней Советской России. Оба перешли через границу тайно и без происшествий, но вернулся только один и доставил зашифрованное сообщение, которое было практически невозможно расшифровать. Я снова отправил его обратно, но не получил ответа и не имел понятия, добрался он до адресата или нет, и, оставшись без новостей, я сам был вынужден вновь нанести визит в финскую столицу.
Более того, с течением времени я стал чувствовать, что мое положение, несмотря на помощь друзей, становится не более, а менее безопасным, причем быстро. Например, никто не мог бы сказать, к каким неожиданным следствиям может привести моя связь с Зоринским, и я решил, что лучше всего будет полностью исчезнуть на короткое время и по возвращении начать с нуля.
О ледяной дороге в Финляндию я узнал от своего курьера, который вернулся этим самым путем, а затем следующей же ночью снова поехал в Финляндию на тех же санях. Осторожные расспросы в избушке лесоруба дали мне знать, что перевозивший курьера контрабандист при условии, что он благополучно добрался до Финляндии, вернется только через какое-то время, но вместе него прибыл другой и он готов сотрудничать со всяким, кто ему заплатит. Требуемая сумма — две тысячи марок — в пересчете на валюту составила около двадцати фунтов. Но финны считают марку за шиллинг.
Как назло, по приезде в Финляндию оказалось, что Иван Сергеевич поехал в Прибалтику и никто не знает, когда он вернется. Но я повидался с его женой, именно ее неосторожное письмо в Петроград и привело к аресту Вари. Это известие страшно ее огорчило, но она ничего не смогла сказать мне о Зоринском. Я встретился еще с несколькими русскими офицерами, однако ни один из них не был знаком с Мельниковым, и я опять ничего не узнал.
Доктор, само собой, объявил Зоринского «провокатором», но доказательств этому пока не было. Зоринский мог оказаться вымогателем, но не обязательно провокатором. По малейшему подозрению любого, кто как-то был связан с Совдепией, обвиняли в самых немыслимых прегрешениях, да и меня самого не обошли стороной: большевики обличали меня в том, что я отъявленный монархист, а реакционеры — в том, что я «скрытый» большевик. Однако Зоринский стал вызывать у меня такое отвращение, что я решил ни при каких обстоятельствах более не иметь с ним ничего общего.
Во время пребывания в Гельсингфорсе я в основном занимался тем, что пытался получить какие-то официальные гарантии, что курьеры, посланные мною из России, не будут схвачены или расстреляны финнами и что им окажут разумную помощь при пересечении границы в любом направлении. Финское министерство иностранных дел и военное ведомство были не против сотрудничества, но, как видно, практически не имели власти над собственными пограничными службами. Последнее слово оставалось за новым комендантом в Териоки, урожденным немцем, который игнорировал распоряжения властей всякий раз, как они противоречили его нескрываемым германским симпатиям. Будучи заодно с германской разведкой в России, он, естественно, не желал никоим образом помогать Антанте, и только когда его неповиновение перешло все разумные рамки и финское правительство в конце концов уволило его, только тогда я смог добиться содействия со стороны властей, без которого успешная деятельность тайной курьерской службы с переходом границы была бы неосуществима.