Адмирал проголодался и пришел в мой вагон, чтобы поесть. У его слуг не нашлось ничего готового, поскольку у русских обычай никогда не начинать готовить еду, пока вы не приготовитесь ее есть. После еды мы поговорили, и из этого разговора я узнал, какие вопросы обсуждались на его совещании с главнокомандующим. Адмирал спросил меня, входит ли в обязанности английского военного министра обеспечение британской армии обмундированием, снаряжением и другими вещами, относящимися к общим условиям ее содержания. Я ответил, что в Англии военный министр отвечает перед кабинетом, а посредством парламента перед всей страной за все вопросы, обеспечивающие эффективность британской армии. Он спросил: «Что бы подумали в Англии, если бы главнокомандующий сказал военному министру, что эти вопросы его не касаются, что ему будет позволено иметь небольшой офис с парой клерков, но никакого штаба. Что Директории (в вашем случае кабинету) нужно только имя военного министра, и чем меньше он будет вмешиваться в ее дела, тем лучше для всех?» Я ответил: «Если бы я был министром, то потребовал бы абсолютного контроля над своим министерством, в противном случае подал бы в отставку». Он на минуту задумался и сказал: «Я так и сделал» или «Я так и сделаю». Я точно не помню, но из дальнейшего следует, что скорее первое, потому что я спросил, как генерал Болдырев отнесся к его требованию, на что адмирал ответил: «Генерал Болдырев очень хороший человек, и хотя он смотрит на все не так, как бы мне хотелось, думаю, он понимает ситуацию и сделает все, чтобы мне было дано больше власти для спасения новой русской армии, которая смогла бы воскресить Российское государство». Я хорошо запомнил слово «воскресить», в нем было столько правды. Государство было мертво. России больше не существовало. Требовалось воскрешение.
Мы прибыли на вокзал в Омске в 5:30 вечера 17 ноября 1918 года. Адмирал поблагодарил меня и мою охрану за помощь и защиту, которую я ему обеспечил. Я пообещал ему помощь и в дальнейшем и сказал, что сочувствую его патриотической попытке оживить дух его народа. Он сразу же отправился к себе на квартиру и оставался там.
Корреспондент «Таймс» в сообщении для своей газеты предположил, что адмирал заранее знал о том, что произошло в ту ночь в Омске. Я не думаю, что это так. Он мог догадываться, что в воздухе витает нечто очень неприятное. Это ощущал даже самый бесчувственный из тех, кто стоял за сценой. Но что это, откуда это идет и на кого обрушится – этот секрет знали лишь немногие. Я убежден, что адмирал не входил в их число. Полковник (теперь генерал) Лебедев мог бы рассказать всю историю, хотя во время этого военного переворота его имя даже не упоминалось. Будучи молодым способным казачьим офицером, он служил в штабе Корнилова, когда Керенский пригласил этого крупного казачьего генерала ввести свою армию в Петроград, чтобы спасти вновь избранное Учредительное собрание. Хорошо известно, что, когда Корнилов подчинился его приказу, Керенский повел себя как предатель, разорвав в клочья единственную силу, которая вняла его просьбе и могла бы спасти Россию. В свою очередь и он сам стал жертвой вампиров, толкнувших его на эти разрушительные действия. Лебедев ускользнул, но можно быть уверенным, что он надолго затаил ненависть к социалистам-революционерам, которые предали его великого командира.
Товарищи Керенского, а в некоторых случаях самые настоящие предатели, нашли прибежище в Директории и Совете министров и продолжили играть ту же двойную игру, которая привела к падению первое Учредительное собрание и обернулась катастрофой для русского народа. Они были членами все той же никчемной толпы пустых болтунов, которые из-за своего малодушия сделали свою страну притчей во языцех, и допустили заключение Брестского мира. Мое положение позволяло об этом судить. Я был уверен, что этот молодой человек не из тех, кто позволит казни своего командира остаться безнаказанной.
Он ушел на юг России и присоединился к генералу Деникину в его первой попытке выступить против большевиков. Посланный Деникиным в Омск с депешей, он стал центром группы отчаянных, которым не хватало хладнокровия, чтобы добиться успеха. В то время положение дел в Омске было просто неописуемым. Каждый вечер, как только стемнеет, со всех концов города доносились ружейные и револьверные выстрелы и крики. А утром санитарные повозки подбирали от пяти до двадцати мертвых офицеров. Не было ни полиции, ни судов, ни закона – ничего. В отчаянии офицеры сбивались в группы и стреляли без разбора в каждого, кто, как им казалось, имел отношение к убийствам их товарищей. Так что мертвые тела в гражданском не уступали числом телам в военной форме. То, что офицеры отправляли на вечный покой тех, кого надо, подтверждалось тем фактом, что ночных убийств становилось все меньше и меньше, а потом они практически совсем прекратились.