Брюс. Дорогами Петра Великого

На ходу раздался один залп шведской пехоты, другой, третий, четвёртый. Русские полки устояли и встретили шведов дружным огнём. А с фланга, навстречу рейтарам, полетели рубиться драгуны Боура и подоспевшего из-под Полтавы Меншикова. Всё поле окуталось пылью и пороховым дымом. Шведская пехота остановилась и отвечала залпом на залп. До штаба Шереметева долетали теперь стоны раненых, проклятия дерущихся, ржание обезумевших в толчее и сечи коней. Густой дым прорезали молнии пушечных выстрелов.

— Командуй здесь, Борис Петрович! Я еду к войскам! — Пётр, как когда-то Дмитрий Донской на Куликовом поле, сам помчался в полки.

Очевидцы впоследствии скажут про Полтавскую битву: Шереметев и Репнин были в центре, Боур на правом фланге, Меншиков на левом, Пётр же всюду! Он промчался меж первой и второй линиями пехоты, ободряя солдат, уже добрый час ведущих огневой бой со шведскими гренадерами. Русская пехота отвечала залпом на залп и стояла твёрдо. А русская картечь производила свои страшные опустошения в шведских рядах. Особенно сильный картечный огонь был на позиции, где стояла Петровская гвардия: преображенцы и семёновцы недаром имели по своей бомбардирской роте. Наступавший напротив гвардии Кальмарский полк был перебит почти полностью. Такая же участь постигла и Упландский полк.

Сюда, в самое пекло артиллерийского огня, Карл XII и приказал нести свои носилки, чтобы воодушевить уцелевших солдат. Драбанты подняли королевские носилки и двинулись в адское пекло.

— Шведы, помните Нарву! — кричал король сквозь пороховой дым.

В эту минуту синее пороховое облако прорезали молнии — и с вала, по сигналу Брюса, ударили 32 тяжёлых полевых орудия. Русское ядро смело кучку драбантов, носилки с королём упали. Правда, король тут же был поднят уцелевшими телохранителями и усажен на лошадь, любезно предоставленную послом короля Станислава Понятовским. Но среди солдат, видевших, как упали носилки, мгновенно пролетел слух, что король убит. За кого же теперь сражаться? Ведь солдаты Карла XII, давно оторванные от своей родины, сражались, в сущности, не за Швецию, а за своего короля. Оттого солдаты тех полков, которые видели падение носилок, первыми бежали с поля битвы, спасаясь из огненного пекла. Завидев бегство Кальмарского и Упландского полков, Пётр понял: швед дрогнул. Он снова примчался к Шереметеву и приказал немедля дать сигнал начать контратаку. И вот вся русская армия под барабанный бой и с распущенными знамёнами двинулась навстречу расстроенной линии шведов. Холодно блистали ряды русских трёхгранных штыков, выдержавших своё первое испытание в славный час Полтавы.

А Пётр уже мчался к новгородцам, уловив чутьём подлинного полководца, что там будет сейчас решающая схватка.

Ударом против переодетых в мужицкие сермяги новгородцев руководил сам Рёншильд. Именно здесь шведский фельдмаршал сдвоил линию, поставив в затылок к ниландцам королевскую гвардию.

— Атакуйте эти сермяги, граф, и вы увидите — они разбегутся как зайцы! — напутствовал Рёншильд графа Торнстона, командира ниландцев.

Их атаку фельдмаршал поддержал огнём своей единственной батареи. Шведские артиллеристы быстро и дружно сняли орудия с передков, развернули, навели, и четыре шведские пушки плюнули картечью по первому батальону новгородцев. Десятки солдат упали на землю осенними опавшими листьями. Под прикрытием пушек ниландцы бросились в атаку и добрались до рукопашной. Но встретили их не зелёные рекруты, а старые знакомцы по Фрауштадту. Ниландцы не выдержали встречи с русским трёхгранным штыком и откатились.

— В чём дело, граф? Отчего вы не могли опрокинуть это сиволапое мужичьё? — подскакал к Торнстону разгневанный Реншильд.

Граф был сбит с коня, при падении получил контузию, но всё же ответил связно:

— Это не новобранцы, фельдмаршал. Иных я узнал в лицо: они дрались со мной ещё в Силезии, в горящем Рэнсдорфе! — Граф и в самом деле узнал полкового адъютанта новгородцев Петра Удальцова, налетевшего тогда на него сбоку и выбившего из седла. Тот яростный взгляд граф Торнстон помнил — ведь он спасся от этого русского в Рэнсдорфе, прыгнув в сточную канаву.

— Отодвиньте ваших ниландцев, трус! — прошипел Реншильд и приказал второй линии: — Гвардия, вперёд!

Шведская батарея подкрепила приказ фельдмаршала тремя картечными залпами, и уже сотни новгородцев упали, сражённые. А на остатки первого батальона новгородцев двинулся самый блестящий трёхбатальонный полк шведской армии — гвардия. Смыкая ряды, гвардейцы прошли сквозь картечь русской полевой и полковой артиллерии и, подойдя на дистанцию, произвели шестикратный залп. Русские слабо отвечали. В этот момент батальон соседнего полка, приняв выдвинувшихся вперёд новгородцев за шведов (в густом пороховом дыму серые дерюги новгородцев и впрямь напоминали синие шведские мундиры), дал им залп в спину. И тотчас среди солдат раздался самый страшный на войне крик: «Обошли!» — Он действует и на самых испытанных воинов. Первый батальон новгородцев попятился, и шведская гвардия вломилась в русскую линию.