Брюс. Дорогами Петра Великого

В этот миг к полковому знамени новгородцев, которое стояло перед их второй линией, подскакал Пётр. Он кинулся в самую гущу баталии, понимая, что ежели сейчас швед разорвёт и вторую линию, то отсечёт от центра левое крыло русских, и тогда весь ход баталии может перемениться!

Великие полководцы умеют выбирать решительное место и решительный час в битве. Нашёл место и час под Полтавой и Пётр, когда приказал поднять полковое знамя и повёл в штыки второй батальон новгородцев.

Конечно, он несказанно рисковал в сей миг. Великан, верхом на лошади, Пётр был прекрасной мишенью для шведских стрелков. И в него целились: одна пуля попала в седло, другая сбила шляпу, третья, царапнув заветный медальон, угодила в золотой крест, висевший у Петра на шее (крест тот был старинный, привезённый ещё византийской царевной Софией Палеолог в подарок Ивану III, и, по преданию, принадлежал когда-то Римскому императору Константину Великому). Военные историки до сих пор спорят, стоило ли Петру так рисковать? Но он инстинктом правильно соотнёс в тот миг личную опасность для себя с опасностью, которая грозит всей России. И так же, как Дмитрий Донской бился на Куликовом поле в первых рядах бился и Пётр под Полтавой, потому как победи швед, Россию ждал бы новый раздор и великая смута. (Кстати, историки почему-то никогда не ставили вопрос, а что, ежели бы Годунов сам повёл войска против самозванца? Ясно, что никакой измены тогда бы не было! Но у царя Бориса не нашлось ни мужества Дмитрия Донского, ни силы Петра Великого).

Второй батальон новгородцев остановил и отбросил шведскую гвардию. А вызванный Петром в сикурс второй батальон семёновцев обратил её в бегство. Впрочем, бегство шведов стало уже всеобщим. Вслед за Упландским и Кальмарским полками бежали рейтары Крейца, сбитые русскими драгунами. Видя, что кавалерия Меншикова и Боура заходит им в тыл, ударились в бегство и остальные полки шведской пехоты. Из девяти тысяч шведов, павших под Полтавой, большая часть была перебита во время этого бегства. В общий поток беглецов влились и главнокомандующий фельдмаршал Рёншильд, и многие его генералы. Вместе с двумя тысячами солдат и офицеров они попали в плен.

Но сам король, словно забыв о своей ране, сумел доскакать до запасного лагеря, куда Гилленкрок успел стянуть из-под Полтавы всю артиллерию. К счастью для Карла XII, регулярные русские части преследовали шведов только до Будищенского леса. Русское войско было истомлено не только битвой, но и бессонными ночами накануне её. Посему Пётр распорядился дать армии роздых.

Но уже вечером, как только спал зной, вдогонку шведам была послана конная гвардейская пехота под началом Михайлы Голицына и драгуны Боура.

Они пленили шестнадцать тысяч шведов уже у Переволочны. Успел туда и Меншиков, который принял капитуляцию Левенгаупта. Токмо королевский конвой, следуя примеру запорожцев, переплыл через Днепр, держась за хвосты своих лошадей и сопровождая перевезённого на плоту короля до турецких владений. Туда ещё раньше бежал и Мазепа.

Эхо Полтавы

Жизнь народов измеряется обычно веками. Тем ярче выделяются те заветные минуты, когда время как бы уплотняется, и судьбы государств и народов решаются в считанный короткий срок. Таким звёздным часом Руси были Ледовое побоище и Куликовская битва. В восемнадцатом веке подобным событием стала Полтавская битва. Гром Полтавы долго ещё слышался в русской истории, и через полтора столетия после этого сражения Виссарион Белинский, думая о его историческом значении, напишет: «Полтавская битва была не простое сражение, замечательное по огромности военных сил, по упорству сражающихся и количеству пролитой крови; нет, это была битва за существование целого народа, за будущность целого государства».

Сам Пётр и его сподвижники, бывшие на поле баталии, может, и не сразу поняли исторический смысл Полтавской победы, но зато сразу восприняли её как полный и окончательный поворот в Великой Северной войне.

Именно в те минуты, когда к Петру подводили всё новых пленных, несли трофейные знамёна, и он сам, — трижды в тот день спасшийся от вражеских пуль, — возбуждённо спрашивал шведских генералов и министров: «А где же брат мой, король Карл?» — в нём утверждалась и росла мысль, что Полтава не обычная виктория, а победа, предрешившая исход всей войны. И сколько бы ни было затем временных неудач (вроде Прутского похода) и затяжек с подписанием мира, эта вера в окончательную победу над шведами прочно устоялась после Полтавы и у Петра I, и у всей русской армии.

Полтавскую викторию Пётр I сразу увязал с будущим миром, и неслучайно через несколько дней после Полтавы, узнав уже наверное, что Карл XII бежал к туркам и скрывается в Бендерах, послал к нему пленного королевского камергера Цедергельма, предлагая через него скорый и почётный мир.