Бродячая Русь Христа ради

Фекла брала из шкафа, наполненного церковными книгами, и читала из Печерского патерика житие Моисея не столько для разумения простой и неграмотной бабы, сколько в расчете на доверчивость, для ее умиления и воздыханий, да и себе на усладу.

Из той же кельи - и добрые примеры. Фекла Васильевна с семи лет жизни не принимала никакой мясной пищи, с семнадцати не удовлетворялась еженедельным постом по средам и пятницам, а прибавила еще один день сухоядения и пощения - начала понедельничать.

Ее уже не занимали те 12 пятниц, пост в которые, по сказанию, обещает разные житейские блага: все пятницы в году для нее были равны и одинаково постные. В этом отношении она с товарками ушла еще дальше: в Великий пост, например, она в эти три заветные постные дня не ела ничего вареного, кроме хлеба всухомятку с сырой морковью или репой.

Если богомолки надумывали причаститься в субботу или воскресенье, то всю предшествующую неделю пробавлялись сухоядением, делая исключение для себя только на случай болезни, и тогда дозволяли себе вареную пищу только на два дня, и то немощи ради.

Эти правила твердо знала даже и Аннушка, и в такой степени, что вопросами в этих случаях «саму» богомольные бабы и не беспокоили. Учила их Аннушка.

- Не пора ли печь жаворонки? - спрашивали бабы в Великом посту, успевшие уже на Средокрестной (четвертой) неделе поесть крестов.

- Считай после Евдокей девятый день, будут Сорок мучеников - вот и жаворонки.

В самом деле, в благочестивой келье было все на своем месте и в свое время: на тябле иконы местночтимых святых и Богоматери вместе с колпачком от мощей Митрофания, пояском с молитвой от соловецких угодников, даже с камушком с реки Иордана, занесенным сюда обогретой и приголубленной паломницей. В этой келье на Первый Спас ели мед, на Второй (Преображение) - яблоки, на день усекновения главы Предтечи не ели ничего круглого (ни репы, ни лука, ни картофеля). В Великий четверг непременно закаливали соль с квасной гущей, чтобы иметь к пасхальным яйцам соль черную, четверговую. На Вознесение пекли из медового теста лесенки и т. д.

На первой неделе поста в пищу шли ржаные сухари с тертым хреном и квасом, круто посоленные до густой пены, - и только на весь день. А то и одна редька-триха, также с солью и пеной, но без сухарей, а с хлебом в ломтях. При этом та или другая из богомолочек замечает вслух:

- Можно ли это кушанье сравнить со скоромью?!

Другая ей вторила:

- Насилу-то, матушка, я дождалась до этих дней. Истосковалась совсем.

Фекла до самого четверга обыкновенно ничего не брала в рот, в четверг разрешала только на сухоядение и опять зарекалась до субботы, так как на этот день и по студийскому, и по афонскому монашескому чину поста не полагается. В субботу богомолочки наедались горяченьким досыта, и так, что на воскресенье либо у той, либо у другой непременно побаливал живот и покалывало в боках. Жаловались при этом обыкновенно все на гречневую кашу с конопляным маслом и квасом.

К Фекле Васильевне и в этих случаях ходили совсем за другим.

- Можно ли, матушка, нынче на Благовещеньев день рыбку-то есть? (Привезли сушеного судака.)

- Аще прилучится на Страстной неделе - не ясти.

- А ну-ка, разумница, как повелишь насчет еды с маслом?

- Я разрешаю себе вареное с маслом только на субботы и воскресенья, дозволяю себе то при моей старости, по уставу и на Госпожин пост.

- Матушка Фекла! Что мне с ребенком делать? И через уголья вспрыскивала: нету сладу, измучил совсем.

- Сходи в церковь - причасти.

- Икону я выменяла, - допрашивала иная, - как освятить али так можно молиться?

- Окропи богоявленской водой, а нет у тебя - ко мне приходи: я тебе сама сделаю. Другой священной водой икон не святят.

И так далее.

К ней шли за советом и в скорбный жизненный час, и при печальной жизни под тяжелой мужниной рукой, за что очень не любили этих богомолок деревенские мужчины. Подтрунивали они над ними и в глаза подсмеивались, налагая на них тем новые испытания, и еще более увеличивали их молчаливым терпением славу и уважение к ним среди деревенского женского пола.

Этот доверчивый и темный народ отдавался влиянию богомолок до возможной крайности и полного поучения.

- Куда, бабыньки, пробираетесь? - спросит одна соседка другую.

- Да вот богомолочки-то наши на келью свою замок повесили, - отвечают бабы, - все три на богомолье в село потянулись. И мы за ними.

- Какой же праздник-от будет?

- А Господь его знает. Они пошли, - знать, и нам надо брести. Им про то знать лучше: они нам и указ.

- Вы бы поспрошали их!..

- Полно-ка, мать, еще прогневаются... Фекла-то, подикось, какая лютая на совесть-то. Начнет она тебя гонять: умрешь!

Под влиянием таких богомолок при участии семейных сердобольных баб складываются желания и выговариваются обеты у неизлечимых больных, испытавших все врачебные средства и готовых идти пешком ввиду всяких лишений, и при этом чем дальше, тем лучше.

Здесь влияние богомолок переходит уже и на мужчин.