Бродский за границей: Империя, туризм, ностальгия

Автор вновь иронически подрывает собственный авторитет, характеризуя мысль, которую хочет сообщить, как «верх надуманности». Осознанный метатекстовый комментарий, подводящий к следующей части («займемся всем этим по порядку, буде таковой нам по силам»), вновь понижает статус автора, ставя под сомнение способность обсуждать вопрос, который им самим поставлен. В поисках русского подтекста для чрезвычайно ироничного и стилизованного голоса повествователя в тексте Бродского Томас Венцлова замечает, что «приемы», которые использует Бродский, «невозможно подвести под понятие сказа – уже хотя бы потому, что расстояние между нарратором и автором определяется с трудом. Скорее следовало бы говорить о специфическом модусе повествования. Этот модус включает, среди прочего, постоянную оглядку на читателя или собеседника, постоянное его провоцирование, стремление к диалогу, который кончается, не успев начаться»[233]. Венцлова анализирует текст Бродского как состоящий из двух частей. «Повествовательная часть», имеющая «признаки научно-философского трактата», «насыщена именами, датами и фактами», а в «лирической части преобладают метафора и метонимия, горькая шутка и попросту крик». Помимо этих двух частей есть «метатекстовая главка 23, в которой автор выражает недовольство тем, что его заметка разрослась»[234]. Другой пример метатекстуальности в том смысле, в каком о ней говорит Венцлова, это глава 35, где автор полемизирует с воображаемыми оппонентами, спровоцировавшими его на создание эссе, и, предвидя возражения, которые оно вызовет у «искусствоведа или этнолога», замечает: «не предвидь я этих возражений, я бы за перо не брался» (СИБ2, 5, 308). Нарративный модус, напоминающий Венцлове сказ, вызывает вопросы о достоверности и авторской ответственности. Эти вопросы, ключевые для литературы путешествий, сформулированы в «Сентиментальном путешествии» Лоренса Стерна, которое, несмотря на то что в раннем восприятии этого текста в России, как отмечает Андреас Шёнле, недооценивался потенциал его игровой неоднозначности, имело огромное влияние на русские литературные путешествия, не говоря уже об английском каноне путевой литературы[235]. Стернианство Бродского проявляется в самом начале эссе, когда он размышляет о причинах своего путешествия, которые называет «вздорными соображениями», вторя стерновской игривой классификации «причин путешествий»[236].