Бродский за границей: Империя, туризм, ностальгия

История жизни автора составляет ядро исповедальной части эссе. В конце «Путешествия…», исчерпав свои творческие и интеллектуальные силы в разоблачении всего, что воспринимает как восточное, повествователь задумывается о собственной идентичности и сомневается, не с Востока ли он сам: «Что ж, вполне возможно, что мое отношение к людям, в свою очередь, тоже попахивает Востоком. В конце концов, откуда я сам? Но в определенном возрасте человек устает от себе подобных» (СИБ2, 5, 313). В следующей главке Россия появляется в его историческом нарративе, и автор представляет себя в качестве жертвы чего-то вроде fait géographique Чаадаева: «Я не историк, не журналист, не этнограф. Я, в лучшем случае, путешественник, жертва географии. Не истории, заметьте себе, географии. Это то, что роднит меня до сих пор с державой, в которой мне выпало родиться, с нашим печально, дорогие друзья, знаменитым Третьим Римом» (там же). Идентифицируя себя как «путешественника», автор пытается избежать эпистемологической ответственности за свои обобщения и утверждения, которую они бы повлекли, будучи включенными в исторический, лингвистический или этнографический академический дискурс. Не будучи экспертом в этих областях и не претендуя на это, он волен высказываться о Востоке настолько субъективно, насколько ему хочется – особенно с учетом того, что он сам частично с Востока и, более того, жертва Востока (что в авторской стратегии призвано искупить «расизм» и «мизантропию»). Это пограничное состояние авторской идентичности обозначено в предыдущем пассаже, где вводится через культурно обусловленную параллель между Стамбулом и Ленинградом/Петербургом:

Природа реальности всегда ведет к поискам виноватых – точнее говоря, козлов отпущения. Стада их пасутся на мысленных полях истории. В конце концов, как сын географа, я верю, что Урания старше, чем Клио. Я думаю, она вообще старшая среди дочерей Мнемозины. Родившись на Балтике, в месте, которое рассматривали как окно в Европу, я всегда чувствовал что-то вроде законного интереса к окну в Азию, с которым мы делили ту же долготу. На основаниях, возможно не совсем достаточных, мы считали себя европейцами. На тех же основаниях я думал о жителях Константинополя как азиатах. Из этих двух предположений только первое может быть доказано. Также мне следует признаться, что Восток и Запад смутно соотносились в моем сознании с прошлым и будущим[287].

Признание неустойчивого положения Петербурга/Ленинграда и Константинополя/Стамбула на границе между Азией и Европой служит метатекстуальным комментарием к созданию «Путешествия в Стамбул»: травелог – это частичная автобиография, исследование идентичности автора и его корней, спроецированное на широкую культурную парадигму отношений Востока и Запада и ее осмысление в России. Константин, которого Бродский упоминает многократно, играет важную роль в этом процессе самоопределения. Его экспансионизм представлен как преодоление границ, аналогичное тому, которое проделывает автор эссе, направляясь в Турцию (СИБ2, 5, 285), а биография Константина, перемещающегося в пограничном пространстве, соположена с биографией самого поэта[288].

Возвращаясь к дискурсивному конфликту между полемическим и исповедальным, следует задать вопрос: действительно ли исповедальные ноты и признание автором собственной частичной принадлежности к Востоку подрывают его полемические построения? Не действует ли эмоциональный тон как стратегия, направленная на то, чтобы заставить читателя симпатизировать автору? Не помогает ли ему, как он имплицитно намекает, собственная «восточность» в поисках аргументов и выборе жесткой позиции в споре с Востоком? На протяжении всего эссе автор ведет себя как человек, способный давать своим читателям советы о том, как воспринимать Восток. Я хочу напомнить в этой связи стихотворение Бродского «Назидание»[289]. Оно было опубликовано через четыре года после путешествия в Турцию, но, несмотря на его начало («Путешествуя в Азии…»), не кажется воспоминанием об этом путешествии, а обобщает опыт, приобретенный Бродским в течение жизни, в том числе его участие в экспедициях в советскую Среднюю Азию: