Эти изменения в восприятии Венеции были связаны и с развитием туризма. Поворотной точкой стал 1846 год, когда город оказался соединен с материковой частью виадуком. В 1857 году была построена железная дорога, а после 1871-го, когда был проложен Мон-Сенисский тоннель – первый железнодорожный тоннель через Альпы, фраза «орды туристов» стала клише путевой журналистики. В начале 1880-х Лидо был превращен в пляжный курорт[311]
. Эта «диснейфикация» Венеции «лишила ее мифа о современном политическом значении», как пишет о городе другой современный автор, была основанием для приписывания ей роли центра «мирового культурного наследия», стирающей представления о социальных реалиях и политических переворотах, которые вели к европейским конфликтам начала века[312].Взгляды русской интеллигенции конца XIX – начала XX века также отразили это представление о Венеции как объекте мирового культурного наследия[313]
. Василий Розанов, шокированный новостью, что кампанилла собора Святого Марка, знаменитая колокольня XII века, неожиданно обрушилась 14 июля 1902 года, отразил это в заметке, напечатанной в петербургской газете «Новое время» через десять дней. «Золотистая Венеция» Розанова, включенная позже в его «Итальянские впечатления», показывает чувство одновременно личной и общественной потери. Венеция и кампанилла были символами европейской цивилизации, сравнимыми с памятниками Древней Греции:Падение башни св. Марка в Венеции разрушило мою мечту еще раз увидеть этот город… Перенесите Василия Блаженного в Лондон или особенно в Нью-Йорк, и он не только испортится сам, но и испортит ту площадь, на которой вы его поставите. Это же можно сказать о башне… С падением башни навсегда испортилось единственное по красоте, значительности и воспоминаниям место на земном шаре – площадь св. Марка. Боль не в ее исчезновении, а в том, что площадь эта вдруг потеряла тысячелетний свой вид. Необходимость ее восстановить – абсолютна. Для европейской цивилизации потерять площадь св. Марка – то же что Афинам потерять Пропилеи или статую Афины Промахос на Акрополе. Совершенно можно допустить идею всемирной подписки на восстановление этой башни, непременно в прежних размерах, в полной копии с древнего[314]
.Ко времени падения кампаниллы Венеция стала признанным туристическим местом для многих русских, путешествующих в Италию. Сам Розанов побывал здесь за год до этого, и он был лишь одним из многих художников и писателей, позднее ставших классиками русского модернизма, которые посетили Венецию на рубеже столетий. Художник Михаил Врубель был здесь и срисовывал византийские мозаики в 1884 году, поэт Иннокентий Анненский приезжал в 1890-м, Чехов путешествовал в Венецию в 1891-м и провел здесь некоторое время с Дмитрием Мережковским и Зинаидой Гиппиус, лидерами русского символистского движения. В письме брату Чехов замечает: «Мережковский, которого я встретил здесь, с ума сошел от восторга. Русскому человеку, бедному и приниженному, здесь в мире красоты, богатства и свободы не трудно сойти с ума»[315]
. Художественный и литературный критик Петр Перцов впервые приехал в Венецию в 1894 году. Его популярные статьи о венецианском искусстве и архитектуре в 1905 году были напечатаны отдельной книгой под названием «Венеция»[316]. Александр Бенуа, главный идеолог движения «Мир искусства», был здесь впервые в свадебном путешествии в 1894 году и возвращался много раз. Сергей Дягилев начал приезжать в Венецию в 1890-х, и здесь он умер в 1929 году. Многие замечательные русские поэты также были среди венецианских туристов. Михаил Кузмин был тут в 1897 году. Валерий Брюсов – в 1902 и 1908-м. Александр Блок – в 1909-м. Андрей Белый – в 1910-м. Владислав Ходасевич работал в Венеции как гид в 1911 году. Анна Ахматова и Николай Гумилев приехали в свадебное путешествие в 1912-м. Молодой Борис Пастернак приезжал сюда из Германии в 1912 году и позже написал об этом в эссе «Охранная грамота». И даже Марина Цветаева мельком побывала в Венеции во время медового месяца с Сергеем Эфроном[317].