Бродский за границей: Империя, туризм, ностальгия

В контексте русской культуры случай Бродского представляет интересный пример инверсии. Акмеистская формула «тоска по мировой культуре» превращается в «тоску по ленинградской культуре». Осознанное движение из периферийной России к центрам западной культуры делает полный круг – теперь на популяризованном, деканонизированном и деконструированном Западе поэт тоскует по идеальной России (западных) канонов иерархий и фиксированных идентичностей. Венеция становится фокусом этого чувства. Бродский вспоминает свои юношеские фантазии о Венеции, и эти его венецианские воспоминания представляют собой ностальгию по состоянию ностальгии.

Сувенир, о котором шла речь выше, играет важную роль в создании образа Венеции и производит разноуровневые смыслы. Открытки, которые Бродский, как он ностальгически вспоминает в «Трофейном», получил от подруги в Ленинграде 1960-х, вновь появляются в «Набережной неисцелимых» вместе с фотографией из журнала «Лайф» и другими памятными вещами:

Потом другой приятель, еще здравствующий, принес растрепанный номер журнала «Лайф» с потрясающим цветным снимком Сан-Марко в снегу. Немного спустя девушка, за которой я ухаживал, подарила на день рождения сложенный гармошкой набор фотооткрыток в сепии, который ее бабушка вывезла из дореволюционного медового месяца в Венеции, и я корпел над ними с лупой. Потом моя мать достала бог знает откуда квадратик дешевого гобелена, просто лоскут с вышитым Palazzo Ducale, прикрывший валик на моем диване, – сократив тем самым историю Республики до моих габаритов. Запишите сюда же маленькую медную гондолу, которую отец купил в Китае во время службы и которую родители держали на трюмо, заполняя разрозненными пуговицами, иголками, марками и – по нарастающей – таблетками и ампулами (7, 20–21).

Значение сувенира для его владельца всегда ностальгическое. «Сувенир связан с контекстом происхождения при помощи языка желания, – как пишет Сьюзен Стюарт, – потому что это не предмет, и он значим не возможностью использования или ценностью, но ненасытным запросом ностальгии»[325]. Набор венецианских открыток в эссе Бродского представляет особый тип сувенира, в котором ностальгия, которую он означает, связана не с персональной связью с означаемым: Бродский получил их задолго до того, как попал в Венецию. Несмотря на это, а может быть, благодаря этому ностальгическое значение, которое автор присваивает открыткам, действует одновременно по двум временным осям и отсылает к множественным объектам – его юности в Ленинграде, его доме там, родителям, друзьям – и ностальгии, которую он испытывал к западной культуре, живя в Ленинграде. Объект этой культурной ностальгии, Запад, представляет для него истоки культуры, нечто противоположное «кафкианскому космосу» советской реальности. Сьюзен Стюарт пишет:

Двойная функция сувенира – это аутентификация прошлого или удаленного опыта и в то же время дискредитация настоящего. Настоящее слишком безлично, призрачно и отчужденно по сравнению с личным и прямым опытом контакта, который есть у сувенира с его референтом. Этот референт аутентичен <…> Локация этой аутентичности становится чем-то удаленным от настоящего времени и места, поскольку мы можем рассматривать сувенир как предмет, относящийся к прошлому и экзотичному[326].