— Это не обоюдное согласие. По-настоящему. Да и что это меняет? Он имел над тобой власть. Знал, что ты уязвима из-за своей мамы. Он этим воспользовался. И тобой. И ты сделала единственное, что, как ты считала, могло защитить вас с мамой. — Лив улыбнулась, вспомнив о книге. — «Страх — мощный мотиватор, но и любовь тоже».
Губы у Алексис задрожали, и она заплакала. Она опустила голову и прижалась лбом к плечу Лив. И Лив ее обняла. Баюкала ее. Потирала рукой вверх и вниз по спине подруги, пока рыдания не перешли в икоту, а икота — в прерывистое дыхание. Пока все не закончилось.
Алексис с громким стоном отстранилась, вытирая руками щеки.
— Боже, ненавижу реветь.
— Понимаю. За последние двадцать четыре часа я наревелась на всю жизнь.
— Почему? — Алексис, шмыгнув носом, подняла голову.
Ой. Ну да. Она ведь ничего не знает о Маке. Лив пожала плечами и ввела ее в курс дела.
У Алексис отвисла челюсть.
— Вот это да. Насыщенная у тебя жизнь.
— Весьма.
— И что… у тебя с ним все кончено?
Горло Лив сдавил спазм.
— Я сказала ему непростительные вещи.
Алексис склонила голову набок, и Лив подумала, что сейчас последует что-то глубокомысленное, в духе Алексис.
— Может, ему нужно было их услышать.
Лив закатила глаза.
— Я сама напросилась, да?
— Ага.
Боже, что, если она все окончательно испортила?
— Ему не нужно было их услышать. Ему было нужно, чтобы я поняла его, поддержала. А я облажалась.
Алексис взяла ее за руку.
— Сделай глубокий вдох.
Лив вернулась к стойке, налила еще порцию и выпила. Алексис присоединилась к ней и сделала то же самое.
— Знаешь, чего я хочу? — спросила Алексис, ставя стакан.
— Напиться в хлам и ругать мужиков?
— Нет. Вообще да. Но я говорю о том, что будет после.
— Чего же ты хочешь?
Алексис налила в два стакана и протянула один Лив.
— Уничтожить Ройса Престона.
Подруги коснулись стаканами. На большее их не хватило бы.
— Поддерживаю, — заплетающимся языком подытожила Лив.
Глава двадцать восьмая
Впервые в жизни Мак желал быть безработным.
Потому что, уйдя от Лив и добравшись до дома, он схватил непочатую бутылку виски «Джеймсон» и взял ее с собой в кровать. Он не собирался посещать свои клубы или общаться с людьми, пока не сможет забыть ее вкус, ее тело, любое воспоминание о ней.
Три дня он не принимал душ. Почти не ел. Игнорировал телефонные звонки и эсэмэски. Швырял что-то в стену. Что-то разбил. Но в основном спал и пил и, когда слишком напивался, много думал о том, чтобы набрать ее номер и наговорить бессвязное голосовое сообщение, но, слава богу, этого не произошло, ведь иногда он даже начинал плакать.
Потому что сердце истекало кровью в его проклятой груди.
На четвертый день дверь его спальни распахнулась.
— О черт, чем здесь воняет?
Он повернул голову. На пороге стояли его друзья с одинаковым отвращением на лицах.
— Чего надо? — прорычал он.
— Пришли тебя спасать, — сказал Гевин. — Только, думаю, нам понадобятся противогазы.
— Исчезните.
Гевин прикрыл рукой нос и рот.
— Серьезно, Мак. Здесь воняет, как в клетке у верблюда. Ты тут мочился в постель или что?
Мак швырнул в них подушкой. Она приземлилась в десяти футах от них.
— Уходите.
Изобразив преувеличенный рвотный позыв, Гевин перешагнул через подушку, через груду грязной одежды и пошел в ванную. Мак услышал, как из душа полилась вода.
— Иди, помойся, засранец, — сказал Гевин, когда вернулся. — Живо. А потом спускайся вниз. Пора нам вмешаться.
Они вышли, и дверь захлопнулась.
Мак смотрел в потолок. Да пошли они. Ему не требовалось ничье вмешательство. Пусть оставят его одного, чтобы он мог предаться страданиям. Он провел рукой по щетинистому подбородку, уловил запах давно не мытого тела и понял, что парни были правы по крайней мере в одном. Душ не помешает.
Одеревеневшие мышцы запротестовали, когда он сел и опустил ноги с кровати. Он не мог вспомнить, когда в последний раз так долго не выходил на пробежку. Горячая вода ударила по затекшим плечам.
Конечно, во всем этом просматривалась некая поэтическая справедливость. Основатель книжного клуба
Хотя нет, неправда. Он сам себя поверг. Нарушил одно из самых важных правил: никогда, никогда не лгать. Тысячу раз он имел возможность сказать Лив правду, но он этого не сделал. Даже когда она рассказала ему о своем болезненном прошлом, он убедил себя, что ему нужно больше времени, чтобы найти правильные слова. Он проигнорировал все, что читал в книгах, забыл все уроки, которые пришлось усвоить героям. А теперь слишком поздно.
Мак потер руками лицо и подставил его под горячие струи. Обжигающий ливень стал ему наказанием, выговором, попыткой очиститься. Понадобится тысяча таких душей, чтобы смыть отпечаток Лив с его тела, но даже этого не хватит, чтобы смыть с его сердца воспоминания о том, каково это — решительно, безоглядно, яростно влюбиться. Инструкции никогда не давали советов, как выжить после «недолго и несчастливо». Придется справляться самому.