Энн в своей бумаге пишет: «…Я увидела некоторые очень неприятные стороны человеческой натуры… Как я? Вряд ли можно себя чувствовать ещё больше опустошённой и постаревшей духом… Три с половиной года назад мы с Эмили начали „Гондалские хроники“, ещё продолжаем. Когда они будут завершены?.. Здравствия и благополучия всем нам…»
Миссис Робинсон, лишившись страстного любовника, томилась. Как ей не хватало его прекрасного лица и молодого тела, его сильных рук и сладких губ! Она ждёт безрассудных поступков от пылкого возлюбленного, а он не смеет нарушить запрет мужа! Как же быть? Что же ей так и продолжать прозябать лишая себя удовольствий?! Когда любима и любишь, смирять свою плоть — глупо! И она решила пренебречь молвой и бежать с ним. Ах, как им будет хорошо вместе! Миссис Робинсон послала записку Брануэллу.
«Быть с ней!.. Жить вместе!.. Какое счастье, какое блаженство!.. О, отрезвись моя голова! Её честь?! Она будет осуждена в свете! Я не могу стать причиной её несчастий!.. И на какие средства мы будем жить? Я беден! Проживать её драгоценности! Нет, я не унижу её этим!.. Прости любимая, судьба против нас. Господи, прости, но муж её недолговечен… Я буду ждать сколько угодно, но потом мы соединимся навек!..», — мысли вихрем проносились в голове Брануэлла после прочтения записки. Хотя он её любил безмерно, но у него хватило рассудка отказаться бежать.
От того, что Брануэлл нашёл в себе силы принять благоразумное решение, горе его не уменьшилось. «Проклятая бедность, ещё и она встала на нашем пути! Надо бы работать, писать, рисовать, но разве этим заработаешь достаточно? Если бы моё имя зазвучало в свете, дорога моим творениям была бы открыта. Увы, увы! А, если бы мы бежали, ей пришлось бы разлучиться с детьми и что стало бы с её больным мужем? Впрочем, он не думает, каково мне вдали от неё. Почему всё складывается против меня?», — сетовал Брануэлл.
Благодаря хлопотам родных появилась надежда Брануэллу устроиться секретарём в железнодорожную контору. Но там не спешили принять его на работу, откладывая назначение под разными предлогами. И очередной удар не обошёл семейство Бронте. В начале ноября выяснилось, что это место занял другой человек.
Брануэллу хотелось выговориться, но с отцом он не смел, а с сёстрами сомневался, что поймут. Он пишет давнему приятелю: «Девять недель, бесконечно длинных, я лежал совершенно разбитый телом и сломленный духом. Маловероятно, что она обретёт свободу стать моей… Меня постоянно преследовало видение, как она чахнет от горя. Бессоница и ужас, одиннадцать ночей! Я доведён почти до слепоты…»
Кошмары мучают и Шарлотту, как только сон смеживает ей веки, перед ней встаёт мистер Эжер, суровый и разгневанный на неё. Очнувшись с учащённым серцебиением, она долго приходит в себя, боясь заснуть. Стоит сомкнуть глаза, как снова его строгий образ предстаёт перед ней. Днём и ночью она думает о нём, днём и ночью нет у неё в душе покоя.
Глава шестая. Публикации сестёр и падение брата
Той же осенью во время уборки комнат Шарлотта нашла тетрадь со стихами, узнала почерк Эмили. Конечно же, она знала, что Эмили пишет стихи, но та, скрытная от природы, старалась их не показывать и не читать. И Шарлотта, естественно воспользовалась моментом. Она была удивлена тем, что стихи не походили на те, какие обычно пишут женщины. Слог их краток и энергичен. В них Шарлотта услышала музыку специфическую, дикую, улавливала то воодушевление, то меланхолию.
Но Эмили была не из тех, кто демонстрировал свои чувства перед другими, даже будь они для неё дороги и любимы. И она возмутилась тем, что Шарлотта посмела без её ведома прочитать то, что не было предназначено для посторонних глаз. Но Шарлотте терпения не занимать, долгие часы она беседовала с Эмили, пока та, наконец, не примирилась с этим фактом. На этом Шарлотта не успокоилась. Стихи Эмили так ей понравились, что она загорелась идеей издать сборник, включив туда и свои. Эмили наотрез отказалась, и снова Шарлотта убеждала её, но решиться на такой шаг Эмили было трудно. «Как это можно открыть свою душу перед чужими, незнакомыми людьми?!» Шарлотта была настойчива: «…ведь надо же когда-нибудь узнать, на что мы годны, а то жизнь пройдёт, а мы так ничего стоящего в ней и не сделаем», убеждала она сестру.