Бронте

Признание Брануэлла сразило его родных. Сёстры застыли, они лишь бросали взоры то друг на друга, то на отца, то на брата, но всё же сочувствие отразилось на их лицах, и они потихоньку смахивали слёзы. Табби укоризненно качала головой и вытирала лицо передником. Отец поражённый будто окаменел. «Миссис Робинсон! Я не мог предположить! Она же чуть ли не в двое старше Брануэлла!» — недоумевал Патрик Бронте. — «Какая ужасная женщина! Под кровом мужа… Виновница она. Опытная хищница, соблазнила юнца, который не знал жизни, света! Обольстила лживыми речами, на которые он падок. Брануэллу нужна была сильная, умная женщина, которая смогла бы его удержать от соблазнов, поддержать своей волей, когда дух его падает от болезненной для него критики. А эта развращённая светская львица ввергла его в пучину греха! О, вероломная прелюбодейка! Каково её несчастному больному мужу, тот, кому он доверил воспитание своих сыновей, обманул его! Ах, Брануэлл, Брануэлл! Как ты мог?! Чем она ослепила твой разум? Впрочем, можно догадаться. Падшая, злобная женщина! Осквернила дом, опозорила мужа, детей! Справиться ли Брануэлл! Он такой слабый и ранимый. Теперь понятно, почему он себя так вёл. Бедный мальчик!.. Он сейчас глух к любым доводам разума. Вот не ожидал, что на склоне лет меня ждёт позор от того, на кого я возлагал все свои надежды. Господи, смилуйся над ним!..»

У Брануэлла душа разрывалась вдали от любимой, у него будто отняли часть его самого, внутри стало как-то пусто и в то же время тяжко и горько, весь свет ему не мил. Он не мог жить с этим, а побороть сил не было, как не было терпения вынести разлуку. Единственное средство забыться, и он шёл в «Чёрный Бык». Но даже изрядная порция виски не улучшала его настроения, всё виделось вокруг мерзким и враждебным, он добавлял ещё, пока не становился бесчувственным. Когда хмель проходил, вновь представала неотвратимая действительность, вовлекая его в отчаяние и тоску, и он снова прикладывался к бутылке. Круг замыкался. Родные изнывали, они страдали, видя, как Брануэлл невольно губит себя, но никакие доводы не помогали. Покоя в доме не стало. То пьяные вопли Брануэлла, то его похмельное раздражение. Иногда на короткое время он как бы останавливался и пытался рисовать, но давнее увлечение не могло пересилить любовную страсть, и Брануэлл снова искал утешение в вине.

В конце июня на каникулы приехала Энн. Родные снова принялись её расспрашивать, как вёл себя Брануэлл у Робинсонов? Энн отвечала, что ей нечего прибавить к тому, что им уже известно, и она совершенно не сведуща в этом. Она не хотела причинить ещё большее страдание отцу и сёстрам, передавая пикантные подробности, которые не только она замечала, но и хозяйские дети. Но сама для себя решила, что больше возвращаться к Робинсонам не будет, нет гарантии, что опала мистера Робинсона на Брануэлла не перейдёт на неё, да и стыдно за брата.

В понедельник 30 июня Энн и Эмили отправились в путешествие по окрестностям, доехали до Йорка, переночевали там в небольшой гостинице, оттуда отправились в Кейли, куда прибыли вечером. На следующее утро, в среду направились домой пешком. К сожалению, погода подкачала, но всё же они были очень довольны своим вояжем. И Энн, и Эмили до сих пор вели летопись своего Гондала и в пути воображали себя героями этой страны. Они всё ещё продолжали писать хронику событий выдуманного ими мира.

Материальное положение немного облегчилось благодаря наследству тёти, сёстры доверили свои деньги Эмили, которая настояла купить на них железнодорожные акции. Казалось бы, это надёжное и выгодное дело, но разразился очередной кризис в экономике Англии, грозя разорением многим. Шарлотта опасалась, что акции обесценятся, и хотела их продать, но убедить сестёр ей не удалось. И она вынуждена смириться с потерей денег, лишь бы Эмили не огорчилась и не обиделась. Шарлотта помнила, что людям не присуще совершенство, поэтому приходиться мириться с тем, что Эмили переубедить почти невозможно, и она не так покладиста, как бы хотелось старшей сестре.

В конце июля, после дня рождения Эмили, она и Энн вскрыли свои бумаги, которые писали четыре года назад, те надежды, которые тогда питали, не сбылись. Каждая из них написала следующее послание, адресованное их будущему, теперь они собирались прочитать их через три года, 30 июля 1848 года Эмили пишет: «…Гондальцы продолжают здравствовать, пишу о их Первой войне. Для открытия нашей школы мы сделали всё, что могли, но ничего не получилось. Я теперь не хочу устраивать школу. Денег нам пока хватает. Я многим довольна, без дела не сижу, научилась жить не досадуя, если не могу делать того, чего желала бы. Не томлюсь по будущему. Очень хочу, чтобы все были столь же довольны и чужды отчаянию, как я. Брануэлл уехал во вторник на неделю в Ливерпуль погостить. Табби по-прежнему донимает меня своим „чистьтошку“. Хотели с Энн пойти собирать смородину, но пошёл дождь…С наилучшими пожеланиями всему дому…»