Брошенные тексты. Автобиографические записки

Инне

Ты мне сказала, мол, я груб,

мол я невежа и скотина,
что мне цена с надбавкой рубль,
ну а стихам моим — полтина.

Я столького добиться мог,

слова могли пылать, как розы,
но ты сказала: груб, убог,
и я забыл стихи и прозу.

Теперь совсем не говорю,

и жизнь моя — сплошная осень,
язык, как рубль, лежит во рту
и ничего не произносит.

1983

Под впечатлением от фильма «Соломенная шляпка» написал песню.

Если верить старине,
а не верить неудобно,
в городе с названьем Лондон
жил приличный джентльмен.

Он ходил всегда пешком,

никогда не брал карету,
был галантен и корректен
и смотрелся петушком.

Вот однажды славный Чарльз,

отправляясь на прогулку,
в незнакомом переулке
незнакомку повстречал.

Головою покачал,

поклонился и учтиво,
улыбаясь сверхигриво,
«Добрый вечер» ей сказал.

А она в ответ: «Да-да»,

и лишь звук умолк прелестный,
как в момент со шляпой вместе
голову Чарльз потерял.

Улетела голова,

словно птица упорхнула,
незнакомку ветром сдуло —
в Лондоне сильны ветра.

Каждый день с тех пор с утра,

отправляясь на прогулку,
Чарльз по темным переулкам
голову свою искал.

28 ноября

Она учится на 4-м курсе. Я влюблен в нее уже несколько месяцев. К счастью, вижу ее не часто, потому что старшие курсы репетируют дипломные спектакли на первом этаже, там, где студенческая сцена. А мы в основном на третьем — там, где наши аудитории по танцу, по сцендвижению, по вокалу. Каждый раз, когда вижу ее, ничего не могу с собой поделать, смотрю, как дурак, не отрываясь. Иногда мне кажется, что она видит и понимает, что я чувствую. Но в нее, мне кажется, влюблена половина института.

Вере С.

Мне снился сон, что ты сидела в кресле.

Себя не помня и себя губя,
я жадно целовал тебя в то место,
где губы находились у тебя.

Не находил, и — о, недоуменье, —

их снова на лице твоем искал,
а ты сидела гордо и надменно,
полуоткрыв не губы, а уста.

Давай с тобой поговорим о Боге,

о Боге, нас соединившем вдруг.
Он мои руки положил тебе на ноги
и сделал ноги продолженьем рук.

1985

24 сентября

Письмо

(Гастроли Театра Советской армии,

Одесса, команда актеров-военнослужащих)

Дорогие мои папа, мама и брат Вадюля. Пишу вам, лежа в кровати в номере, в 9 утра, накануне общего собрания в театре. Очень скучаю без вас тут, хотя здесь прекрасно. Море 12–14 градусов, солнце, загораю. До приказа, до дедовства, осталось три дня. Здесь выпивают, но я ни-ни, ни в коем разе. Отыграл десять совершенно сумасшедших «Робин Гудов». Одесские дети — это папуасы, только одетые. Каштаны, пульки, деньги, крики. Спасибо, что не тухлые яйца. Все это летело на сцену в течение всех спектаклей. Иногда в зале стоял такой шум, что играть было просто бессмысленно. Один раз разозлились и сыграли спектакль без антракта за час двадцать. Взрослая публика приличнее. Одна женщина после спектакля «Моя профессия — синьор из общества» подошла ко мне и сказала, что ее восемнадцатилетняя дочь в восторге от моей игры. Я воспринял это как должное.

Открыл для себя рядом прекрасную студенческую столовую: дешево и вкусно. На тумбочке в кувшине, который купила Рита, когда приезжала ко мне, стоят цветы. Они соединяют меня с ней и с вами. Рита звонит мне через день, я ругаю ее, потому что мы говорим чуть ли не по часу. Правда, ночью разговор стоит дешевле.

Вадюлька, скучаю по тебе. Я рад, что твой первый экзамен будет тогда, когда я приеду в Москву. Мамуля, ты хотела, чтобы я купил тебе еще несколько кремов «Ассоль» и «Алые паруса», — будет сделано. А тебе, папунь, я везу хлебный нож. Ты доволен? Купил несколько хороших книг. И вообще, все хорошо.

Целую, ваш сын и брат, Игорь.

Письмо