Брошенные тексты. Автобиографические записки

Но в этот раз я выступаю один. Концерт в красном уголке общежития метрополитена. В зале пять человек. Безразличные ко всему, что было и будет, лица. В зимних сапогах на сцену выходит ведущая «Москонцерта» Софья Вильчук: «Уважаемые товарищи, добрый вечер, здрас-с-сте! Начинаем концерт мастеров искусств», — говорит она с еще большей апатией, нежели у зрителей в зале. «Зимние сапоги» уходят со сцены, выходят «лакированные туфли» во фраке и баянист. Пожилой, потрепанный вокалист поет о счастливой любви. Зал уныло аплодирует. Певец кланяется — видно, что он взволнован. Красный уголок общежития метрополитена заполняют звуки баяна, и надтреснутый голос вновь поет о любви. На последних аккордах появляется Софья Вильчук и представляет немолодую оперную певицу. Несколькими минутами раньше руководство клуба любезно предложило ей переодеться в мужском туалете, поскольку общежитие сугубо мужское. Певица решительно отказалась от этой услуги. Она выходит на сцену в зеленой вязаной кофте, короткой плиссированной юбке и коротких сапожках на каблуках. Ее голос в маленьком красном уголке кажется сверхъественным, но в зале ничему не удивляются. Даже тому, что во время музыкальной исповеди начала XIX века через сцену в пальто и шляпах невозмутимо проходят, спускаются в зал и хлопают дверью баянист с баяном на плече и певец с костюмом и лакированными туфлями в руках.

«Следующий номер, — объявляет Софья Вильчук, — Секретарь партбюро театра имени Станиславского Леонид Зверинцев!» До выхода на сцену он мучительно решал проблему: надевать костюм или нет. Несколько раз он подходил к вешалке, растеряно смотрел на окружающих: «Ну, как же это? — повторял он. — Неудобно как-то…» «Да бросьте вы», — отвечали ему. Он отходил от вешалки и словно загипнотизированный возвращался вновь, спрашивал: «Ну, это же как-то?..» «Перестаньте!» — сердились на него, и более всех Вильчук.

И вот он стоит на сцене в джинсах с яркой заплатой на пикантном месте, в сапогах на каблуках и в джинсовой рубахе. Он читает стихи. В громком пафосе и напоре кувыркаются, падают с ног, ломают шеи Есенин, Маяковский, Фет… Он читает без переходов, без пауз. Поэты вновь сталкиваются лбами, а самым крепким остается лоб секретаря парткома театра.

В это время в зале идет своя жизнь. Последовав примеру певца и баяниста, двое зрителей выходят. Зато входят трое других, со всеми оставшимися обмениваются рукопожатиями. Единственный, кому не пожали руку, — чтец на сцене. И он, то ли обиженный, то ли исчерпав свой поэтический запас, уходит. С миной на лице флегматичный голос Софьи Вильчук объявляет: «Выступает артист театра имени Максима Горького („Максима“ она произносит так, будто в детстве возилась с ним в одной песочнице) Игорь Верник. Он исполнит литературно-музыкальную композицию по стихам погибших поэтов». Где погибших, когда и почему — она разъяснять не стала, впрочем, и зрителям это не требовалось. Температура воздуха за окном минусовая. На сцене от моего волнения — максимально плюсовая. В зале все это время — нулевая. Во время моего выступления Софья Вильчук одевается, и уже в пальто, проходя через зал, успевает объявить, что концерт мастеров окончен и до новых встреч, товарищи. 9 часов вечера, 15 октября 1986 года. И теперь 4 рубля 50 копеек ожидают меня в кассе филармонии в конце месяца.

1987

Я стою на остановке,
жду 13-й трамвай,
с неба грустный и неловкий
вниз спускается февраль.

Значит, скоро новоселье,

у весны свои права,
вы, простите, в лужу сели,
госпожа Зима.

Я стою на остановке,

рядом ни души,
снег серебряной подковкой
на руке моей лежит.

Из снежинок-невидимок

ловко соткана она,
ваш подарок слишком зыбок,
госпожа Зима.

Вы простите мне, простите, ах, простите,

я нисколько упрекнуть вас не желал,
я всего лишь слов бесценных расточитель,
я 13-й трамвай всего лишь ждал.

Вот он едет, значит, время отправляться,

хоть следы и заметает снег.
Госпожа Зима, пора, пора прощаться,
я ведь еду на свидание к весне.

1989

17 ноября

Сегодня во время репетиции спектакля «Иванов» по Чехову у меня из рук выпали несколько страниц пьесы, упали на пол. Я тут же сел на них. Примета такая, чтобы текст не забыть и роль сложилась. Поднимаясь, я встретился глазами с Иннокентием Михайловичем Смоктуновским. «Знаете что, Игорь, — с мягкой, вкрадчивой, особенной его интонацией сказал он, — не надо суеверить, надо верить. Так мне кажется».

29 ноября