— Поэтому мы вместе, — кивнул Крючконос. — Идем к середине, каждый от своего конца. Вы — от крайнего материализма, мы — от крайнего солипсизма. Решение вопроса — в месте нашей с Вами встречи, Мень Всеславович.
— И место встречи изменить нельзя, — задумчиво пробормотал Мень.
— Что, простите?
— Ничего, — «проснулся» Мень. — Фильм у нас такой есть. Многосерийный. Телевизионный. Там преступников ловят, целую банду. У главаря банды кличка Горбатый, — Мень невольно скользнул взглядом по изогнутому носу собеседника, что не осталось незамеченным.
— Преступников? Не самая лучшая аналогия. Привел бы другую, но я мало еще знаком с вашей культурой, — посетовал Крючконос.
— Как и я с вашей, — успокоил Мень. — Успеем еще. Но я бы не согласился с Вашим тезисом об исключительной материальности наших представлений о мире. Передовая мысль уже давно отказалась от материализма в пользу более прогрессивных философских течений.
6. Яйца в профиль
— Читал я ваших философов, — отмахнулся Крючконос. — Мухи на липкой ленте. Натужно вырываются из ловушки, но материализм склеивает крылья и вяжет лапки.
— Идеалисты? — напомнил Мень.
— Объективные идеалисты, — поправил Крючконос. — Идея для них — тот же бог, она тоже существует вне человека, отдельно от него. Все тот же предмет преклонения на расстоянии. А расстояние нужно преодолевать, и путь этот бесконечен, растянут во времени на поколения. Идея непостижима и недостижима. В моем мире идея реализуется в момент зарождения. Замысел неотделим от конечного результата.
— У нас есть и субъективные идеалисты, — равнодушно подсказал Мень.
— Уже ближе, — кивнул Крючконос. — Идея как социальное явление. Зарождается она в обществе — опять-таки на определенном временном срезе. Идея как материализация культурного дискурса. Коллективное целое, совокупность сознаний. Согласитесь, Мень Всеславович, что речь идет о тех же яйцах, только в профиль.
— Вы сейчас какие именно яйца имеете в виду? — насторожился Мень. — Птичьи, так сказать, или бычьи?
— Я сейчас имею в виду яйцо Вселенское, — пояснил Крючконос. — Мифологему. Универсальный мифологический символ. Начало всех начал. Вопрос о первичности бытия тире сознания.
— Понятно, — расслабился Мень и в очередной раз потянулся к матовой бутылке с притертой пробкой. — Тогда я согласен.
— С чем Вы согласны? — переспросил Крючконос.
— С яйцами и с их профилем, — ответил Мень и выпил залпом.
— Все шутите, — Крючконос устало вздохнул и рухнул на стул, снова разбросав по соседним стульям длинные руки и ноги. — Между тем, вопрос мы обсуждаем серьезный. От его решения на таможне зависит будущее наших миров.
— Протащим контрабандой, — алкоголь наделил Меня Всеславовича беспечной легкостию мысли и даже некоторой геройскостью. — В конце концов, у нас и свои солипсисты найдутся!
— Ваши-то? — Крючконос скривился пренебрежительно. — Те самые, что напрочь отвергают объективную реальность окружающего? Это уже не солипсизм, это сумасшествие чистейшей воды.
— Шопенгауэр, — вставил Мень.
— Что Шопенгауэр?
— Шопенгауэр говорил, что солипсизм может иметь успех только в сумасшедшем доме, — Мень вопросительно глянул на собеседника; Крючконос кивнул, и хозяин кабинета подвинул ему второй бокал — наполовину полный.
— В любом случае, — сказал Крючконос, принюхиваясь, будто не выпил только что, а пробовал в первый раз, — ваш солипсизм всего лишь крайняя форма субъективного идеализма.
7. Понимание и применение
Осторожно пригубив напиток, человек-жердь посмаковал, подумал и решительно опустошил свой бокал. Поставил на стол, Мень снова добавил — наполовину.
— И дело же не в философских трактатах, — Крючконос расслабился и откинулся на спинку стула. — Дело в чувствовании. Мы меняем ваш материализм на наш солипсизм не на словах. Мы передаем друг другу понимание и применение. Слова перестанут быть словами. Это сгладит различия в наших физиках и позволит двигаться дальше. И как только таможня даст добро…
— Это всего лишь третий элемент, — напомнил Мень.
— На котором завязаны первые два, — подхватил Крючконос. — Без него вся схема окажется нерабочей. Мы могли совершить обмен книгами и языками, философскими учениями и даже самими философами. Но нам необходимы применение и понимание. Так, чтобы смотреть не сквозь забавный калейдоскоп, а сквозь увеличительные стекла.
Крючконос сипел громко, почти кричал, а потом внезапно успокоился. Гордо задрал кочергу носа и, казалось, даже вертикальные морщины его до самых краев наполнились самодовольством.
— А первые два элемента мы-таки протащили контрабандой, — просипел он. — Совершили бартер мимо таможенных коридоров. Возникает вопрос: так ли велико влияние Границы на ванильные миры? Могу выдвинуть кощунственный тезис: стоит задуматься, насколько вообще целесообразно существование Границы в ее ныне обозначенном качестве.