Будапештская весна

Брезнаи мало что понимал из столь туманного разговора.

— Что еще за ребята?

— Ребята из нашего города, — объяснил Саколци. — Вот я и говорил им, что вы хороший человек, артист, и жаль вас…

— Почему жаль?

— Жаль таких людей. Ведь мы понимаем друг друга…

— Но почему именно жаль, дружище?

— Вы меня, конечно, понимаете, товарищ директор, — усмехнулся Саколци. — Вот я говорил им, что жаль вздернуть такого человека, как товарищ директор. Он всегда был добрым…

— Они хотели меня повесить? — засмеялся Брезнаи.

— Я этого не говорил.

— Сейчас сказали.

— Я им этого не говорил… Я только говорил, что жаль товарища директора… Честное слово, говорил…

Оба гостя из провинции, видно, уже довольно много хлебнули за этот вечер, так как на столе стояла вторая литровая бутылка.

Брезнаи же чувствовал себя совершенно трезвым. Он поискал глазами официанта, но не нашел. Он отпил из стакана и по-дружески похлопал Саколци по плечу:

— Ну что ж, дружище, продолжайте дурачиться. Хорошее настроение — половина здоровья…

Однако Саколци не засмеялся, а совершенно серьезно сказал:

— Товарищ директор, не извольте этим шутить. Это я уже точно говорю.

— Хорошо, хорошо, давайте дурачиться, — махнул рукой Брезнаи. — Времени у нас достаточно…

— Между прочим, вы правы, господин директор, — густым басом заметил дядюшка Фери и опять с вызывающей улыбкой посмотрел на артиста.

— Это точно, товарищ директор, — закивал Саколци и снова наполнил стаканы.

Брезнаи почувствовал, как у него вспотела шея, и залпом осушил стакан.

— Что вам от меня надо? Зачем вы пригласили меня? Разве я хотел быть директором?.. Что вы в этом понимаете? Если человек хотел создать в провинции настоящий театр?.. Культуру?..

— Культуру? — Дядюшка Фери медленно поднял голову. — Пропаганда все это!

Брезнаи попытался объяснить, во имя чего он жил в то время, сколько положил сил, сколько испытал разочарований, сколько ему пришлось перенести за последние три-четыре года, сколько его критиковали, дергали сверху… И теперь он не вернется туда и не станет директором. У него нет ни авторитета, ни власти… Чего они от него хотят? Он самый обыкновенный артист и не принадлежит ни к каким…

— А помните, господин директор, как вы играли Сталина? — Дядюшка Фери сверлил взглядом артиста.

— Э!.. Когда это было? Семь лет назад. Эх, где мы теперь?..

— Когда вы выходили на сцену, вас встречал гром аплодисментов. — Дядюшка Фери три раза громко хлопнул в ладоши. Руки у него были здоровые, сильные, с толстыми пальцами. Большое золотое кольцо сверкнуло на одном из них.

Официант, решив, что это подзывают его, подбежал к их столику. Дядюшка Фери взглядом показал, чтобы тот принес ему еще вина.

Вдруг Брезнаи сообразил, что спорить тут совершенно напрасно, так как он говорит об одном, а они — о другом. Сколько им ни толкуй, они не поймут сути происходящих событий. Они видят лишь черное и белое. И, сразу же переменив тактику, бывший директор заговорил плаксивым и жалобным тоном.

— Что вы меня терзаете?.. Нашли одинокого беззащитного человека… Жена меня бросила, живет в Канаде, а я живу один в отвратительной комнатушке, как побитая собака…

— Уехала ваша артисточка? — покачал головой Саколци. — Красивая была женщина, ничего не скажешь. Высокая, элегантная…

— Что вы на меня напали? Или не считаете меня настоящим венгром?.. — В этот момент губы его скривились. Брезнаи жег стыд, но он уже не мог остановиться. — Нашли чем укорять: мол, Сталина играл!.. А в других ролях вы меня видели? Ну, скажем, в роли Петура Кальмана? Или же в роли Муки Лекенцеи в «Господских заботах»? Вот был господин так господин, настоящий венгр!..

— Товарищ директор, безусловно, настоящий венгр, — пробормотал Саколци. — Именно поэтому я и говорил ребятам, что вас не следует обижать… И до чего же мы дойдем, если венгр начнет убивать венгра?..

Дядюшка Фери закрутил головой:

— Я не сомневаюсь в том, что он настоящий венгр. Но пока он это докажет, его двадцать раз могут вздернуть.

Тем временем официант принес вино. Саколци быстро наполнил три стакана:

— За ваше здоровье, товарищ директор!

Брезнаи захмелел. Услышав тост бутафора, Брезнаи резко отодвинул стакан, так что вино выплеснулось на скатерть. Опершись обеими руками о стол, он вдруг выкрикнул:

— Я вам не товарищ, понятно?! Кокнуть меня хотите? Для этого у вас руки коротки!.. Проходимцы вы, выродки фашистские! Подождите, скоро вам набьют морду!..

— Спокойно, спокойно, товарищ, — пытался успокоить артиста бутафор, схватив его руку своими узловатыми пальцами. — Не нужно это принимать так близко к сердцу. Зачем так расстраиваться? Ничего хорошего из этого не выйдет… Выпьем, поговорим, и все…

Однако Брезнаи уже невозможно было остановить. Все более возбуждаясь, он говорил и говорил своим хорошо поставленным, красивым голосом, привлекая к себе взгляды любопытных, сидевших за соседними столиками.

— Хотите со мной расправиться, дряни?.. Я, по крайней мере, работал, цель имел… Даже тогда, когда меня в чем-то обходили. А вы и тогда сидели в ложах с глупыми рожами… Знаю я таких, как вы! Мерзавцы вы, негодяи! Всегда такими были и остались!