Будапештская весна

Мы начали с того, что послали маму в издательство «Атенеум». Ссылаясь на наше бедственное положение, она попросила, в качестве исключения, передать право издания томика еще не изданных стихотворений отца Черепфалви, где можно было бы получить аванс. Руководство «Атенеума» с большой неохотой согласилось на такой шаг, и то только потому, что уже поговаривали о национализации этого издательства, а Каринти не входил в число благонадежных.

После этого мама разыскала нескольких известных писателей и толстосумов, которые причисляли себя к друзьям отца. Она попросила их поставить свои фамилии на подписном листе, согласно которому сто экземпляров стихотворного сборника, запланированного к изданию в подарочном варианте, в кожаном переплете и с портретом автора, не подлежали продаже, а распространялись по подписке среди друзей писателя. Цена тома устанавливалась в сто пенгё. Деньги следовало уплатить по выходу книги.

Получив подписной лист, мы отправились с ним к директорам банков, крупным торговцам, фабрикантам или просто богачам. Случалось, что из некоторых мест нас попросту выгоняли, но наиболее умные и хитрые богачи, увидев на подписном листе известные фамилии Михая Бабича, Ференца Герцена, Жигмонда Морица, а также Альфреда Фельнера, Микши Феньо, Морица Корнфельда, тоже решили примазаться к числу друзей умершего Каринти и поставили свои подписи на листе. Под этот документ Черепфалви выплатил нам в качестве аванса около трех тысяч пенгё, которые дядюшка Фрици сразу же взял в свои руки. Мы спешили, так как нас подгонял аукцион, к тому же нужно было помешать противной стороне подготовиться к нему.

И вот наконец настал день аукциона. Около десяти часов утра на улице перед нашим домом собралась внушительная толпа, напоминавшая сборище шакалов, которые обычно собираются в кучу, почуяв запах мертвечины.

— Ну пошли! — бросил мне дядюшка Фрици, и мы начали спускаться с шестого этажа.

Профессиональные скупщики на различного рода аукционах действительно, как шакалы, всегда объединялись в одну группу, так как каждый из них в отдельности имел лишь небольшую сумму денег, на которую он без объединения с себе подобными не смог бы купить стоящую вещь. Возглавлял эту группу «шакалов» худощавый лысый мужчина с хищным носом. «Шакалы» тихонько переговаривались между собой, обсуждая ожидаемую добычу и распределяя роли.

Кроме них все более или менее интересные аукционы посещали богатые коллекционеры с целью приобрести какую-нибудь редкостную вещь. Однако у нашего дома таких не оказалось.

Прокашлявшись, дядюшка Фрици обратился к «шакалам» с речью:

— Господа! Я полагаю, нет никакой необходимости объяснять вам, к кому в дом мы сейчас войдем! Приходилось ли вам когда-нибудь видеть дуб, срубленный под корень?.. И такой дуб, который… Ну, да не будем об этом говорить…

Окинув присутствующих холодным взглядом, дядюшка Фрици понял, что этих людей общими фразами не проймешь, нужна была железная логика. Дядюшка Фрици положил мне руку на плечо и продолжал:

— Господа! Посмотрите на этого мальчика, который стоит перед вами. Его отец, известный венгерский писатель, был жертвой ограбления богатеями и потому не имел возможности по-человечески одеть своего сына. Я уверен, что ваши сердца в этот момент переполнены скорбью и горечью, и потому я обращаюсь к вам, господа! И хочу сказать только одно: речь идет о судьбе осиротевшей семьи Фридьеша Каринти. Так неужели кто-нибудь из вас осмелится поднять руку на осиротевшую семью гениального писателя?!

Собравшиеся перед домом «шакалы» видали на своем веку немало аукционов, все они отнюдь не отличались сентиментальностью, так что расшевелить их было делом нелегким; кроме того, они только этим и существовали, что жили за счет разорившихся. Однако имя отца и для них кое-что значило, так как и они читали хоть что-то, написанное им, хотя бы в такой газетке, как «Театральная жизнь».

«Шакалы» зашевелились. Видимо, слова дядюшки Фрици задели их за живое. В такой момент нужно было спешить наступать на них, теснить, не дать заглохнуть проснувшемуся в них чувству сострадания.

— Неужели вы хотите втоптать имя бессмертного писателя в грязь?! Неужели хотите покрыть позором семью Фридьеша Каринти? У них и так ничего нет. Так, кое-что из мебели: стол, за которым писатель писал свои книги; кровать, в которой он спал; рояль, вернее, пианино, на котором… Да к чему тут длинные речи? У каждого из вас есть семья, и вы очень хорошо знаете, может, даже лучше меня, что такое жизнь. Пока мы живы — работаем, боремся за существование, а стоит нам умереть, как наши родные и близкие пойдут по миру. Разве не так? Не стоит тут много говорить. Я и так вижу, что вы не из тех, кто способен лишить бедную вдову и сироту-сына этой мебели! Вы не станете повышать первоначально назначенных цен! Я же, как лучший друг умершего, хочу купить на свои скромные сбережения, которые хранил на черный день, их мебель и подарить им ее… Не сочтите за оскорбление, если я предложу вам скромную сумму…

— Сколько? — хрипло спросил старший из «шакалов».