Будапештская весна

Прикрутив фитиль лампы, она открыла дверку шкафа и, спрятавшись за нее, начала переодеваться. Надела легкий халатик и, поставив на железную печурку чайник, разожгла огонь. Делая все это, она краем глаза наблюдала за Элемером. От ее взгляда не ускользнуло, что в его бородке больше седины, чем в волосах. Пока вода закипала, она, поджав под себя ноги, села на ковер, зная, что директор очень любит, когда она так сидит у его ног.

— Как тебе идет борода!..

— Правда? А я с ней не похож немного на Дарвина?

— У тебя сегодня какие-то особенные глаза, Элемер. О чем ты сейчас думаешь?

Учительницу нисколько не интересовал его ответ, однако она давно поняла, что Элемер Пинтер больше всего любит, чтобы им занимались.

Элемер, не отвечая на ее вопрос, встал и, подойдя к стене, начал внимательно рассматривать фотографии, которые там висели, хотя уже видел их сотни раз. Особенно ему нравилась одна групповая фотография, на которой были мальчики из 3-го «Б»: в первом ряду они сидели на полу, во втором — на стульях, а в третьем стояли. Под фотографией каллиграфическим почерком было написано: «Дорогой Пирошке с любовью, 12 июня 1935 года». На этой фотографии его возлюбленная в модной по тем временам юбке до колен сама была похожа на девочку. Волосы ее были коротко подстрижены и спадали на уши. И хотя фотография была снята очень давно, один вид ее хватал за сердце…

— У тебя плохое настроение? — спросила Пирошка и обняла его за шею.

Элемер не отстранил ее и опустился на кушетку, не говоря ни слова, зная, что сейчас ей больше всего хочется приласкать его. Сегодня он чувствовал какую-то особенную тревогу и никак не мог усидеть дома. Вот уже несколько дней подряд его очень тянуло сюда, и, хотя он ужасно боялся бомбежки, под вечер он все же вышел из дому, решив зайти в школу, чтобы посмотреть, что там делается, — это входило в его обязанности, как директора… Однако теперь, когда он оказался в этой комнатке, его охватили угрызения совести, и он охотнее вернулся бы домой.

Во дворе тем временем совсем стемнело. Керосин в лампе кончился, и она погасла. По улицам вдалеке ехали машины, приглушенный звук моторов доносился сюда.

Учительница хорошо знала, как быстро может меняться настроение у Элемера. Постаревший, осунувшийся, погруженный в свои тяжелые мысли, он с ненавистью смотрел на темный двор.

— Ну иди, беги же скорей! Вижу, не можешь спокойно посидеть…

— Прошу тебя, не начинай снова.

— Иди! Твоего сына арестовали нилашисты…

Пирошка рассказала, где и при каких обстоятельствах она видела сегодня Золтана, и со злорадством стала наблюдать за директором, хотя заранее знала, как он поведет себя: сначала не поверит в тревожное известие, затем вскочит, возьмет свое пальто, но тут же снова сядет с ней рядом, чтобы «здраво все осмыслить», а на самом деле просто потому, что боится выйти на улицу после пяти часов, дрожит за свою жизнь и поэтому никуда не уйдет до самого утра.

Пирошке сейчас шел тридцать первый год, и прошлое ее было небезупречным. Оклад у нее был небольшой, никаких побочных заработков она не имела. В течение десяти лет она берегла себя, отвергла нескольких педагогов и одного мелкого промышленника, которые добивались ее благосклонности, так как надеялась на лучшую партию. Теперь же у нее оставался один-единственный шанс. Ей приходилось зубами и когтями держаться за этого мужчину. Элемер Пинтер был директором средней школы. Пирошка в мечтах довольно часто воображала, что он гениальный историк, который не смог сделать карьеру лишь из-за своего политического прошлого. Но еще ничего не потеряно, считала она, времена сейчас такие, что все может измениться. Но в эту минуту он был противен ей своей трусостью. Весь вечер они изводили друг друга придирками. У Пирошки на шее висел маленький золотой медальон с крошечной фотографией.

— Скажи, зачем ты носишь этот дурацкий медальон? — спросил Пинтер. — Никак не пойму, как ты могла любить этого глупого адвокатишку. Что ты в нем нашла?

— Что нашла? — Пирошка решила ершиться до конца. — А в нем все хорошо: глаза, губы, руки, смех… Понял? За один его взгляд я готова умереть! Понял?

— И напрасно! Видно, в глубине души каждая женщина — просто-напросто гусыня. Может, ты и сейчас его любишь?

— Может быть.

— И это после того, что он с тобой сделал?

— Да, даже после этого.

На эту тему они спорили сотни раз. Десять лет назад молодой юрист Густи Бренер, избалованный сын богача, совратил девушку, полгода морочил ей голову, а затем, сославшись на отказ родителей, бросил ее и женился на другой. Было это настолько давно, что большинство знакомых Пирошки начисто забыли об этом, однако иногда, когда ей было особенно не по себе, она вспоминала о нем.