Будапештская весна

— А чего зря патроны тратить? — махнул рукой Прайс и сделал еще несколько глотков из бутылки. — Да и где здесь партизаны? Посмотрите на них, господин поручик! Одни бабы, дети да несколько стариков, которые уже в штаны наложили от страха… Вы что, не слышали? Я сказал расходиться! — снова крикнул он перепуганным жителям.

Те не заставили больше ждать и мигом разбежались.

— Я еще раз спрашиваю: вы получали приказ распускать людей или нет?

— Господин поручик, если хотите, можете продолжать сами, — как ни в чем не бывало ответил унтер и, отойдя в сторону, начал мочиться.

Варсеги, видимо, понял, что спорить по данному вопросу бесполезно. Более того, я был уверен, что он даже не доложит о случившемся Карловичу. Было четыре часа утра. Следовательно, сегодня мы закончили экзекуцию на целый час раньше, чем вчера. В пять мы уже были в расположении роты.

Не помню точно, сколько ночей подряд мы проводили такие операции — не то три, не то четыре. В голове у меня все как-то перемешалось. Однажды на обочине дороги мы увидели повешенных крестьян: их вздернули каратели из другого подразделения. В Можоре я спас от гибели одну женщину, которая чем-то напомнила мне Анни. Я завел ее в брошенный дом, но она оказалась дрянью: сначала разыгрывала из себя непорочную деву, а потом запросила денег. Я отпустил ее на все четыре стороны. Думаю, ей удалось спастись. В другом населенном пункте мы согнали на площадь столько людей, что оказались не в состоянии оцепить их. Тогда мужчин заперли в амбар, но они каким-то чудом раздобыли автоматы и, разоружив охрану, вырвались на волю. Завязался бой. Партизаны обстреляли нас с обеих сторон таким огнем, что нам пришлось залечь. Рядом со мной оказался рассерженный Варсеги.

— Что ты скажешь об этом негодяе Данче?

— А что такое? — спросил я.

— Разве ты не заметил? Он сразу же исчез, как только мы попали сюда.

— Заблудился, наверное.

— Черта с два! Пятеро из отряда уже перебежали к партизанам, и автоматы у них наверняка наши… Как мне теперь об этом докладывать начальству?

— А зачем?

— Если я доложу, как положено по уставу, меня привлекут к ответственности, но, если не доложу, узнают от других… Какой мерзавец!

Варсеги был взбешен. Даже в такой обстановке он больше боялся разноса начальства, чем пуль, свистевших у нас над головами. Я чувствовал себя отвратительно. В этот момент ко мне подполз Карлович и, увидев мое испуганное лицо, с издевкой спросил:

— Ну как, струсил малость, господин доктор? Скажи, а по какой науке ты получил звание доктора?

— По истории искусств, — ответил я и крепче прижал винтовку к ноге, чтобы он, чего доброго, не заметил, как я дрожу.

— Это хорошо, очень даже хорошо, — продолжал капитан. — В наше время история искусств ценится на вес золота…

Но тут началась такая стрельба, что и Карловичу стало не до шуток. Он приказал мне взять «опель» и ехать за подмогой в Обеч. Я с облегчением вздохнул и поспешил к машине. Она стояла совсем недалеко. Шофер спал как убитый, и я с трудом разбудил его. Едва машина тронулась, раздался сильный взрыв. Мне показалось, что все мы взлетели к чертовой матери. Но нет, это вдребезги разлетелось ветровое стекло. Осколком мне ранило руку. Кое-как обвязав ее носовым платком, я сжался в комок на заднем сиденье. Скоро мы выехали с проселочной дороги на бетонку, которая вела в Обеч.

Дрожа от страха, я нетерпеливо считал километровые столбы. Мне казалось, что нам, пока мы не выедем на шоссе, повсюду угрожает опасность. Глаза у меня слипались, но, как только я их закрывал, мне сразу же мерещилось, что вслед за нашей машиной по снегу бегут какие-то люди. Я вздрагивал, отгонял от себя сон, но в следующий момент какие-то фигурки вновь возникали перед глазами. И, казалось, бежали еще быстрее. Не владея собой от страха, я поминутно спрашивал шофера, скоро ли мы выедем на шоссе. Наконец устав отгонять от себя призраки, я, закрыв глаза, решил: будь что будет…

Через некоторое время я вдруг почувствовал, что машина катится по ровной дороге: наконец-то мы выехали на шоссе! Постепенно я пришел в себя. Проехав по шоссе километров пятнадцать, мы должны были свернуть на проселочную дорогу. Съехать с шоссе, где я наконец почувствовал себя спокойно, на проселочную дорогу, где нас поджидало столько опасностей, показалось мне чистым безумием. Меня вновь охватил страх, и я приказал шоферу ехать прямо, никуда не сворачивая.

— А разве мы не в Обеч едем? — обернулся он ко мне.

— Делайте то, что вам приказывают! — оборвал его я.

— А где же мы свернем с шоссе?

— Я скажу.

Шофер недоуменно пожал плечами и дал полный газ. А я впервые с тех пор, как уехал из Будапешта, вдруг почувствовал себя совершенно свободным. Ехали мы довольно быстро. Я молчал, шофер тоже ни о чем больше не спрашивал меня. К рассвету мы приехали в Сабодку. Я велел шоферу остановиться и пошел искать какое-нибудь кафе. Заказав себе яичницу и чаю, я просмотрел свежие газеты, не забыв заглянуть даже в «Немзети шпорт», которую никогда раньше не читал. Позавтракав, я пошел бродить по городу, обходя стороной то место, где оставил машину и шофера.