Строка (2) текста I находит свое позитивное объяснение в ситуации III, где врачеватель подумал (cintitvā): «Ослеплю же ее». Этим его мысль (citta) можно идентифицировать как «нечистую» (paduttha). А свое негативное объяснение она находит в ситуации II, где слепой Старейшина убил множество насекомых («мельчайших живых существ», pānaka). Монахи думали, что именно его деяние убийства было дурным. Но Будда объяснил, что поскольку Старейшина не видел насекомых (как и монахи не видели, как он их убивал), то его деяние не было дурным. Разумеется, Будда не называл его и благим, и можно предположить, что в этом случае мы имеем дело с нейтральным или неопределенным действием (abyākata), не имеющим собственного кармического эффекта. Мы имеем дело с действием, за которым в другом перерождении не следует ни страдание, ни удовольствие[67]. И здесь весьма недвусмысленно утверждается, что любого рода действие как таковое не является ни благим, ни дурным, пока оно не сопряжено с намеренно благим или дурным мышлением (cetanā).
3.3.2.5.
Строки (2) и (3) ситуации I интерпретируются ситуациями II–III. Ведь здесь мы видим: (а) нечистое мышление врачевателя («Ослеплю же ее») вместе с последующим кармическим эффектом, то есть слепотой Чаккхупалы, а также видим, (б) что ум (manas) в I конкретизируется в II–III в терминах «мышления», так же как в предыдущем случае страдание конкретизировалось как слепота.
3.3.2.6.
Само повторение этой строфы (1–3) Буддой в IV помещает всю нулевую ситуацию (I) в прагматический контекст, в котором эту строфу можно интерпретировать как знак знания Будды о ситуациях II и III, как и о всех других подобных ситуациях[68].
3.3.3.
Для обобщения содержания внутренней и внешней интерпретаций «ума-и-мысли» в Дхп., рассматриваемых с точки зрения метафилософского подхода, я сделаю шесть замечаний:
3.3.3.1.
Замечание первое: о сравнении этих интерпретаций. Во внутренней интерпретации сознание представлено как ум или нечто «ментальное» (никак не наоборот!), а ум существует в виде различных состояний ума, различающихся как по степени их абстрактности («ум» – «чей-то ум» – «нечистый» и «чистый ум» – «ненависть» и «не-ненависть»), так и по качеству («ум как таковой», «нечистый ум», «чистый ум», «ненависть», «не-ненависть»). Во внешней интерпретации ум описывается в терминах содержания или как процесс мышления о действиях, где оно связано с определенными объектами и приписывается определенным «личностям». Таким образом, действия включаются в структуру мышления, и вся ситуация фактически является ситуацией мышления, а не действия. И именно мышление связывает вместе эти ситуации или одно рождение с другим.
3.3.3.2.
Замечание второе. Понимание одной ситуации в терминах другой возможно только при наличии третьей точки наблюдения, с которой внешний наблюдатель (Будда) может отождествлять «одну личность» с «другой» и один факт со следствием другой мысли. Впрочем, считалось, что и сами личности (по крайней мере в принципе) могут достичь понимания одной ситуации как другой (хотя монахи в II оказались неспособны догадаться, что Чаккхупала не убивал насекомых, так как не «замышлял смерти»). Но внешнее наблюдение возможно только в случае Будды (или Будд), ибо Он является свидетелем всех ситуаций или всех мыслей.
3.3.3.3.
Замечание третье. Итак, все ситуации формируются содержанием мысли, и в смысле «содержания» мысли все ситуации являются умственными. (Это звучит так, будто мы говорим о дхармах, когда они упоминаются в первой строке Дхп.) Так что если содержание мысли отсутствует (как в случае, когда Чаккхупала убивал насекомых), тогда вообще нет никакой ситуации.
3.3.3.4.
Отсюда замечание четвертое: в отсутствие содержания мысли не только действия утрачивают свое ситуационное значение или значимость, но и сама мысль приобретает абсолютный характер. И здесь заметен некоторый контраст между «Бхагавад-гитой» и Дхп. В первой подчеркивается действие без какого-либо умственного (интенционального) контекста. Мы имеем дело с идеей «чистого» или «незаинтересованного» действия. Но в последней у нас пока еще нет четко сформулированной идеи чистой мысли. Эта идея все еще ожидает своей разработки в качестве центрального понятия «мысли-абсолюта» виджнянавадинов и «сознательного начала» в поздних тантрических школах.