Буддист

Ретрит в отеле, день второй

Сижу в номере в пижаме, слушаю музыку сякухати в айтюнс. У меня сохранено два альбома: этот мне подарила Карен, моя мануальщица, – с ней я веду прекрасные задушевные беседы о любви, духовности, травмах и безглютеновой кухне (она делает вкуснейший персиковый коблер без глютена), в то время как она крепко держит меня и придает моему телу одно странное уязвимое положение за другим. В основном она занимается остеопатией и делает свою работу так нежно и расслабляюще, что в ее руках я превращаюсь в лапшу. Такой невинный и приятный физический контакт – чистая радость. Он напоминает мне о фантазии, которую мы любим обсуждать с одной моей подругой: если наши мужья умрут, оставив нас одних, мы поженимся и встретим старость как лесбийская пара с собаками – секс вовсе не обязателен, посмотрим, что будет, когда придет время. Она сказала, что мы будем сидеть на диване в обнимку. Периодически одна будет гладить другую по голове и приговаривать: «Всё нормально». Хорошая жизнь, как по мне.

Утром долго обсуждала с Колтером по телефону совместную работу для SF Camerawork. Там возникли кое-какие сложности, которые нужно было разрешить. Разговор прошел очень гладко – мы не то чтобы ругались, но напряжение чувствовалось, – снять это напряжение было в радость, и нас это приятно сблизило. Причина нашей размолвки была не так уж важна ни для одного из нас, но мы всё равно были раздражены – представьте себе огорчение оттого, что вас не пригласили на вечеринку, на которую вы и так не особо хотели идти. Потом я вспомнила, как мы с буддистом пытались помириться несколькими неделями ранее и это почти мгновенно обернулось полным провалом. Колтер обратился ко мне от всего сердца, и я ответила от всего сердца. А буддист был настолько занят самозащитой и разбрасыванием громкими словами об «открытости», что ни о какой душевной связи, настоящей уязвимости или открытости речи не шло.

Нашла в интернете высказывание буддиста о семинаре, на котором он преподавал. Автор статьи спросил, как прошли выходные, и буддист дал настолько догматичный, полный модных буддистских словечек ответ («золотые основы добродетели», «целительные воды сострадания»), что он читается как пресс-релиз. Встретив этот пассаж, я почувствовала такую грусть, будто заглянула в самое сердце его отчужденности, его неуверенности в себе, его ужасного одиночества. Тщетно обращалась я к нему в своей голове: я нужна тебе больше, чем ты мне. Мое сердце болело его болью. Я не испытывала к нему такого сострадания с тех пор, как мы расстались.

Как преподавательнице творческого письма мне часто приоткрываются душевные раны студентов и студенток. Иногда они понимают, что именно показывают, иногда – нет. Если понимают, я пытаюсь помочь им глубже исследовать свою уязвимость, выразить ее яснее, задать тексту правильный тон. Если они не отдают себе отчета, я могу чуть подтолкнуть их к осознанию, но обычно делаю вид, будто ничего не заметила. Как преподавательница творческого письма я порой обсуждаю со студентами и студентками довольно болезненные темы, но всегда держу фокус на письме (это не терапия). Как-то раз одна женщина зачитала потрясающий отрывок о давней попытке самоубийства – мощный текст, хорошо сработанный, даже блестящий, – когда она закончила читать, класс замолк в ошеломлении. Поэтому выступила я: заметила, как трудно писать о депрессии и делать это интересно, как трудно писать о том, что ты увязла, и делать это живо, но ей это удалось, и я очень впечатлена. После занятий я пинала себя за неуместный тупой комментарий; я ударилась в анализ, хотя вообще-то должна была обратиться к ней от самого сердца.

* * *

12/12/10

Ретрит в отеле, день третий