Читаем Буддист полностью

Сижу за столом у себя в Сан-Франциско, пытаюсь писать, а Сильвия то и дело запрыгивает мне на колени. Слушаю, как Вайнонна Джадд поет Anyone Who Had a Heart, и она, конечно, всех уделала – даже Дасти Спрингфилд, а с ней сравниться непросто. «Разве может тот, у кого есть сердце, / Ранить меня так / Как это сделал ты / И так мне лгать / Что же делать мне?»[14] Когда мне в последний раз разбили сердце – это было пятнадцать лет назад, – я слушала Дасти и плакала без остановки. Она хорошо для этого подходит. Не вижу ничего плохого в том, чтобы рыдать под Дасти, весь этот бред про отрешенность от страстей. Я всё чаще выбираю жить на полную, и если полнота вашей жизни в настоящий момент означает рыдания под Дасти, мой совет – ни в чем себе не отказывайте. Всё чаще убеждаюсь, что делить чувства и отношения на высокие и низменные – это чушь собачья. Интересно, что женщинам проще испытать низменные чувства, подобные чувства скорее ассоциируются с ними. Вся эта глупая второразрядная суета секретарш в Mad Men – обожаю этих протофеминисток, их стервозность и прорывное осознание, что нужно давать отпор, чтобы не сойти с ума в настроенной против них системе. Только что послушала Anyone Who Had a Heart в исполнении Дасти: она сумела уловить уничижение, которого не хватает Вайнонне, – не потому, что глубже прочувствовала песню, дело скорее в ее голосе, одновременно хрипловатом и звонком вибрато, который призывает тебя, пьяную и хнычущую, сидеть дома в одиночестве. Теперь слушаю версию Дайон Уорвик – слишком затейливая, аранжировка затмевает трагедию песни. А теперь Шелби Линн – слишком приглаженная. Пожалуй, интереснее всего было посмотреть исполнение Силлы Блэк. Силла – одна из самых зажатых белых девушек, что я когда-либо видела. На видео она стоит на сцене в платье, напоминающем ночнушку, и периодически поводит рукой, словно робот, публика выглядит скучающей, мощный голос Силлы плохо умещается в ее теле, а еще она странно поджимает губы. Кто угодно мог бы меня полюбить. Так почему не ты.


* Это троп *

20/12/10

Затмение

За час до начала лунного затмения я села медитировать. Я еще не до конца оправилась от перелета, так что первые полчаса пришлось нелегко – просто пыталась не заснуть. Но потом сонливость прошла, я настроилась на комфортный ритм дыхания – а затем без предупреждения мое сердце приоткрылось. Мне явился образ отколовшейся глыбы угля, и я почувствовала такую любовь, любовь вообще, а потом подумала о буддисте и почувствовала любовь и к нему. За обидой и яростью я ощутила ядро, полное неизменной любви. Потом мой увесистый кот Тед забрался ко мне на колени и начал мять лапами внутреннюю поверхность бедра – было больно, будто он не спеша вырисовывал на мне синяки. Я пыталась не обращать на него внимания и надеялась, что он успокоится и сядет, но кот продолжал мять мою ногу, да еще вдобавок начал тыкаться в предплечье носом, словно пытаясь подложить свою голову мне под руку. В конце концов я сдалась и погладила Теда. Он был очень ласков. Через полчаса после начала затмения я сделала фотографию с площадки. Тень не видно, но она там есть.



21/12/10

Закругляюсь, часть 1

Зимнее солнцестояние – пора закругляться с темой буддиста, паковать вещи и двигаться дальше. Из Блейка я впервые узнала о пути пресыщения – делать что-то, пока не станет тошно, и за этим последует трансцендентность – уже бы и хватит писать о буддисте, но тем не менее мне хочется финала, в котором всё бы сошлось. Какое еще заключение я могу сделать кроме того, что весь этот процесс многократно приводил меня к заключению, что в душе ничто никогда не заключается? Я никогда не пойму, как и почему этот человек появился в моей жизни, кем он был, как исчез, в чем состояла моя роль. Лучше ли мне или хуже от того, что я с ним знакома? Изменил ли он меня хоть как-нибудь? Нельзя однозначно охарактеризовать буддиста: как только я пытаюсь прикоснуться к нему, он растворяется в воздухе и собирается вновь вне пределов моей досягаемости. С ним я одновременно испытывала и глубокое отчуждение, и глубокую нежность. Я в исступлении металась между желанием и тревогой. В конце концов тревога победила.



Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее