Буддист

буддист завел фейсбук. Пролистываю список его четырехсот с небольшим «друзей». Среди его типичных фавориток, кучки ухоженных женщин средних лет, есть и его старая подружка, живущая в Ист-Бэй. Они постоянно общаются (он встречался с ней в те же выходные, что и со мной) – но «никакого секса», как он сказал, хотя я не спрашивала. Еще он сказал, что они расстались больше десяти лет назад, но она так ни с кем и не начала встречаться. Захожу к ней на страницу, прокручиваю до графы «Семейное положение»: «В свободных отношениях». Мозг начинает делать дикие логические умозаключения, достойные Шерлока Холмса на спидах; отправляю в бан и буддиста, и подружку. В старые времена буддиста, со всей его скрытностью и туманностью, назвали бы развратником, бабником – и были бы правы. Он говорил мне, что я необычная, потому что застала его врасплох, и если бы он сразу понял, что я его заинтересую, он бы не стал со мной так откровенничать. Он шутил про свои техники соблазнения. Наши отношения начались с того, что моя подруга бросила его, и он взбесился. А как же сострадание, – писала я, – неужели ему нет места, ты же буддист, разве ты не должен чувствовать сострадание?

Он поблагодарил за напоминание о сострадании – и снова написал ей, чтобы попытаться исправить ситуацию, но та была непреклонна. Теперь я могу оценить ее мудрость и инстинкт самосохранения, позволившие ей остаться в стороне от этого урагана размытых границ.

Я же испытываю ярость человека, который попался на удочку квартирных аферистов. Вот из-за чего мы поругались в последний раз, почему он назвал меня «существом», чья мантра – «всегда мало/всегда мало/всегда мало»: я предложила приехать к нему.

Живет он один, его типа жена в двух часовых поясах от него – почему бы и нет? А вот почему нет: у него слишком маленькая квартира, слишком грязно, в городе нечего делать. Я так и не узнала, почему на самом деле он не хочет меня видеть, но довольно скоро мне стало совершенно ясно, что я никогда не буду желанной гостьей у буддиста. Внезапно до меня дошло, что это не та потрясающая судьбоносная страсть, о которой мы говорили. Я просто была одной из его любовниц, которую он хотел держать на поводке в Сан-Франциско, еще одной портовой девкой, которую он может навещать во время своих буддийских гастролей. Даже несмотря на то, что на фоне всегда маячила его типа жена, наша связь давала мне ощущение особенности. Но осознание, что я одна из многих, повергло меня в категориальный кризис: я словно увидела своего двойника в зеркале ванной – прямо как Вера Майлз в эпизоде «Зеркальное отражение» «Сумеречной зоны».

Моя подруга недавно встретила буддиста на улице, и он зыркнул на нее с такой неприязнью, что она испугалась, как бы тот ее не проклял. Я тоже боялась, что он меня проклянет. Когда он зыркнул на нее, он словно посмотрел и на меня заодно. Он ненавидит нас. Всё это время мы сравнивали наши наблюдения и поддерживали друг друга. Будь он откровенен с ней – а не лгал, умолчав о своей типа жене, – между моей подругой и буддистом не возникло бы такого напряжения. Впустив в свою жизнь кого-то настолько нечестного, я почувствовала себя униженной. Бывало, что люди причиняли мне боль: не любили меня так, как мне того хотелось, уставали от меня или исчезали из моей жизни по каким-то своим причинам – но ни я, ни мои партнеры никогда не держали камня за пазухой.

У нас с буддистом были отношения на расстоянии, так что я знала его и лучше, и хуже других одновременно. В чем лучше: мне довелось увидеть его чудесную сердцевину – возможно, ту базовую добродетель, о которой говорит буддизм. В чем хуже: его перформативность, от которой в реальной жизни я бы быстро сбежала, на расстоянии была не столь очевидной. Говорить с ним было трудно. Я болтала без умолку или же задавала ему вопрос – а он одаривал меня долгой самодовольной буддистской улыбкой и не отвечал ни слова; мне оставалось лишь молча шагать рядом с ним, как дрессированному щенку в ожидании следующей команды.

Я полюбила Кевина с такой силой, потому что с ним можно было говорить бесконечно – о чем угодно, – ни одна тема не была скучной или запретной. Вспоминаю поездку с Бетт: те четыре дня мы провели болтая без остановки – восхитительная искренняя беседа. Вспоминаю понедельник – наш ужин и гадание на таро с Маркусом, восторженное предвкушение обмена последними новостями. Вспоминаю, как ходила в мастерскую к Мэтту в среду вечером, как любовалась видами с вершины Бернал-Хилл, как мы разделили жирный вьетнамский блинчик, болтали и смеялись – жизнь казалась такой простой и открытой. Открытой, открытой, открытой – именно такие у меня отношения с друзьями и любимыми.