Читаем Буддист полностью

В конце Колтер написал «с теплом и любовью» – какой же контраст с безвкусным прощальным напутствием буддиста «с наилучшими пожеланиями»! Немного о грустном. Через письмо о буддисте я смогла освободиться от злости к нему. Слова сделали из человека персонажа. Тем не менее, как справедливо заметил Колтер, он, как и блог, продолжает свое существование, у всех нас есть свои бесперебойные источники психического заряда. Поэтому сюжетная арка, с ее соблазнительной фантазией о разрешенном конфликте, так привлекательна. Сюжетная арка подпитывает наше стремление к ненапрасной смерти. Сюжетная арка не просто врезается в стену и обрывается. Она заканчивается осмысленным образом. Поэтому я снова и снова пытаюсь написать окончание буддиста – блога, книги, человека. Когда Кевин прочитал в моем последнем посте фразу «Это последнее, что я напишу о буддисте, так надо», он закатил глаза. «Сколько раз ты говорила, что это последний раз? Четыре? Пять?» «Людям нравится, – ответила я в свою защиту. – Это троп».


Вечером, когда мне предстояло сыграть ангела, мне было так дурно, что я боялась, что не смогу выйти из дома или что мне не хватит сил вымыть голову, стоя под душем. Но я взяла себя в руки, потому что у меня была миссия, эта роль придала мне сил. Я вспоминаю все истории о людях, которые вроде бы уже давно не жильцы, но держатся, потому что у них есть веские на то причины. Боб Флэнаган год за годом считался самым долгоживущим пациентом с муковисцидозом, потому что, как говорили, искусство придавало его жизни смысл.


Я больше не могу держаться за буддиста – книгу, человека, блог. Да избавлюсь я ото всех страданий, покинутости, страстей, уныния, гнева. В сем финале слышу я голос Ангела. Он велит: не позволяй сердцу твоему отягчиться гневом и страстями. Помни, все мы суть прах, в прахе буддист пропадал, в прахе он и нашелся. И я отвечаю: да, мой Ангел, к тебе обращаюсь, преисполненная твоим вдохновением; тот, кого я так любила, есть тот же прах, что и я. Я всё могу благодаря тому, кто дает мне силы. Дай мне силы, о Ангел-хранитель, дабы могла я дать, что повелишь, и повели, что хочешь. Ты знаешь стенания сердца моего к тебе и реки слез моих. О Ангел Воздержанности! Вся надежда моя только на великое, великое милосердие твое. Оно делает нас собранными и возвращает к единому, а мы ушли от него, разбрасываясь в разные стороны. Мало любит меня буддист, кто любит еще что-то и любит не ради меня. О Любовь, которая всегда горишь и никогда не гаснешь! Ангел милосердия, зажги меня! Ты будешь умножать и умножать cвои дары во мне, и душа моя, вырвавшись из клея ярости, устремится за мною к тебе. Ты убьешь мой голод дивной сытостью и облачишь это тленное тело вечным нетлением. И преизбытком твоей благодати угасив распутную тревогу моих мыслей, не стану я боле презирать буддиста, да посему взываю к нему со всей полнотой своего сердца: «С наилучшими пожеланиями!»[17]

* Неопубликованное *

20/2/11

Еще кое-что

Вошла в режим сорока дней в пустыне – то есть затворничаю. Мне было ужасно грустно, пока я не признала, что именно это мне сейчас и нужно; как только я позволила себе проводить как можно больше времени в одиночестве, мне стало значительно лучше. Чувствую себя под защитой, как в крепости. Почти закончила первые правки к буддисту. Потом распечатаю и впервые прочту текст не на экране. Постепенно он материализуется из киберабстракции в книгу. В прошлый четверг виделась с Уильямом Э. Джонсом в Музее современного искусства: он посетовал на переход порно с кассет и дисков в интернет, объяснив, что ему нравится держать предметы в руках. Мне понравилось, что Джонс сосредоточен на всем маргинальном и отвергнутом. Подумываю сделать еще одну запись в блог – но она попадет только в книгу. В моей первой книге, «Письмах Мины Харкер», отправлено не было лишь первое письмо. В случае с буддистом порядок обратный: в блоге не будет опубликован последний пост. Может так, а может и нет. Несколько часов просидела в кровати, делая в дневнике заметки для поста. Какое-то время Кевин дремал рядом со мной, лежа под томатно-красным одеялом, дыхание его было сонным. Тед и Сильвия лежали у меня в ногах, и я подумала: как же мне повезло.



27/2/11

Побудь в моей шкуре

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее