Читаем Буддист полностью

Еду по Ван-Несс на сеанс хиропрактики, жду сигнала светофора на перекрестке с Маркет-стрит. Какой-то парень прыгающей походкой переходит дорогу в такт бодрому ритму, который словно доносится откуда-то изнутри него. Следом идет сгорбившаяся старушка с платком на голове – медленно ковыляет, шарк-шарк, – и вдруг кажется, что движения всех пешеходов поставлены, как в «Вестсайдской истории», когда банды пританцовывая идут по улице; вот мужчина и женщина, идут рядом, шагают в унисон; вот сменилось освещение – а я зритель. За пределами пузыря моей машины реальность преобразуется так волнующе и ярко, что даже страшно. Думаю, именно это Настоящее Письмо с тобой и делает: раздвигает шторы, впуская жизнь во всем ее великолепии. Никакой кайф не сравнится с писательским кайфом.



Прекрасный ясный прохладный день, сижу в Японском чайном саду в парке Золотые Ворота. Укуталась в плед, прихлебываю гэммайтя и мисо-суп, закусываю маленькими кусочками очень мягких свежих моти – с личи, манго и клубникой. Передо мной дерево и маленький ручеек. Достаю айфон и делаю типичную туристическую фотографию. Пишу перьевой ручкой в дневнике озябшей рукой и размышляю, смогу ли писать в перчатках. Сравниваю себя с ситуационистами, которые делали что-то случайное, необычное, – я не собиралась идти в парк, но после часового сеанса у Карен подташнивало, и я не могла ни пообедать, ни поехать домой – так что решила прийти в себя на свежем воздухе. На массажном столе у меня случилась небольшая паническая атака, и Карен очень заинтересовало, как выворот ноги наружу влияет на мою симпатическую нервную систему. Из-за холода в чайном саду было на диво просторно: кое-где сидели несколько семей и пар. В одиночестве, похоже, была только я. Пока шла сюда, вспомнила другую прогулку по парку после сеанса хиропрактики – целое событие, которое я включила в статью о шаманизме для thefanzine.com. Еще я подумала о хиппи под кислотой, бесплатных концертах, дзен-учителе Рэбе Андерсоне, который обнаружил мертвое тело во время пробежки по парку и поднял пистолет, лежащий рядом, – и о скандале, который за этим последовал. У входа в парк я остановилась и вспомнила, как мы были здесь с буддистом: мы собирались на выставку в Музее де Янга, но он перепутал даты, и она еще не открылась. Это был какой-то импрессионист, не очень интересно; я выросла в паре остановок от Чикагского института искусств, так что была по горло сыта импрессионизмом – стог сена за стогом сена за стогом сена. Сегодня уже на входе в парк я была готова развернуться и уйти, мне было невыносимо снова столкнуться с его призраком, напоминанием о том, как мы гуляли по тому же тротуару и он обнимал меня за плечи или талию. Но потом я подумала обо всех других людях, с которыми гуляла по парку за те тридцать лет, что я живу в Сан-Франциско, – длинная вереница призраков – и сказала себе: зачем выделять призрак буддиста в этом призрачном царстве? И пошла дальше, любуясь множеством оттенков зеленого.



Расправившись с зеленым чаем и моти (только когда я выйду из парка и джазовый трубач останется далеко позади, я пойму, что не заплатила за еду), я гуляю по чайному саду, наслаждаясь тем, как петляют дорожки, то разветвляясь, то соединяясь друг с другом; кажется, что ты уже видела их все, но потом замечаешь еще одну под арочным каменным мостом, который ты пересекла раньше. На плоском деревянном мостике какие-то девочки-подростки устроили целую фотосессию: снимают, как кидают монетки в пруд. «Повернись еще раз, а потом загадаешь желание». Я смотрю вниз и вижу монеты на дне пруда, достаю два цента из кошелька и бросаю в воду, загадывая примирение с буддистом. Думаю, что примирение – если ему суждено случиться – я приму в одиночестве. Когда я написала ему в декабре, он только что вернулся из Японии и на мой вопрос о поездке ответил, что его «раны» всё еще настолько свежи, что он не готов черкнуть мне что-то безобидное вроде да, в Японии просто невероятно. Он сказал, что боится моих писем, что единственная причина, по которой он прочитал это письмо, – это лунное затмение, благоприятное время. Пробираться сквозь толщу его проекций было всё равно что сквозь грязь; у меня не хватало на это/него ни сил, ни терпения. Несколько дней назад я получила тревожное письмо от подруги, которая тоже не в ладах с буддистом с тех пор, как столкнулась с ним возле храма, где она работает.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее