Читаем Буддист полностью

Это последнее, что я напишу о буддисте, так надо. Как сказала моя консультантка по духовным практикам Тиффани: если ошиблась – отпусти. Пуф! Тот факт, что я сумела полюбить так сильно, получая в ответ так мало, не означает, что я ничтожество. Это доказательство если не величины, то как минимум изобретательности моего сердца. Один мой друг заметил: буддист, такой значительный в блоге, в реальной жизни больше похож на комок пыли или сорняк. Вот, смотрите: он, такой эфемерный и зыбкий, кружится, улетая прочь из виду, и моя злость вьется где-то рядом едва заметной пыльной аурой.



2/2/11

На рубеже

У меня есть заметки для (очередного) сногсшибательного финала всей этой истории/книги о буддисте, но сегодняшнее позднее утро, как сказал бы он сам, «не самое благоприятное» время для завершения. Ну вот я и продумываю план поста в блоге, а не пишу его на духу – всё из-за будущей книги, она задает планку Настоящего Письма; это уже звучит похоже на работу – а работу можно и отложить. Лучше просто лежать в кровати, читать и писать всякие дурацкие наблюдения в дневник. Чем дурацкие наблюдения в блог. Когда люди сообщают мне, что читают мой блог, я нередко вздрагиваю от стыда. В субботу вечером, когда Сесил Гискомб сообщил, что прочитал то, что я написала о нем здесь, я вздрогнула. Всякий раз, представляя себе, как мои студенты или коллеги читают этот блог, я вздрагиваю. Но когда я вспоминаю Бетт, Бхану, Ариану, Донну, Маркуса, Колтера – всех тех, с кем, как мне кажется, у меня есть душевная связь, – дрожи нет.


Кое-что благодаря этому проекту я всё же осознала: моя потребность любить даже сильнее потребности быть любимой. Вот почему я не могу перестать любить буддиста; вот почему я продолжаю эти бесполезные телодвижения. Мне уже неважно, что буддист больше не отвечает на мою любовь взаимностью и не нуждается в ней – пускай он теперь в нее даже не верит, – она есть, полыхает оранжево-красным, как тлеющий огонек в сердцевине моей ярости. Бессмысленность моей любви. Бессмысленность этого блога. Надеюсь, буддист (книга) вызовет интерес, но насчет великой литературы я не обольщаюсь. И это нормально – многие знакомые мне люди пишут вразрез с представлениями о величии – я сама выступаю против этого понятия. И всё же идея Шедевра вшита в мое сознание; отсюда и вечный призрак неудачи; отсюда и мой восторг, когда во время летней программы по творческому письму в университете Наропы Анна Мосховакис проводила семинар/воркшоп о неудачах. Хватайте нежность за яйца. Мое бумерское образование предполагало четкие представления о каноне. Великие Книги Западной Цивилизации. О том, что этот канон подвергается критике, я узнала только на последнем курсе. (Поклонимся же и помолимся на «Политику пола» Кейт Миллетт.) Как утомительно – полагаю, я в этом не одинока – продолжать думать и чувствовать всякую чушь, хотя давно зареклась. Иногда мне кажется, будто я застряла где-то на рубеже веков, как Леа в книгах Колетт о Шери – стареющая куртизанка, ставшая анахронизмом в новом мире. Сколько перемен мы способны вынести за жизнь?



5/2/11

Звук хлопка одного крыла

В прошлую субботу у меня получилось надеть костюм ангела, который Мэтт Гордон смастерил из сушилки для посуды и душевой занавески, и сыграть в нем Воздержанность в «Исповеди» Августина Блаженного в адаптации Дэвида Брэзила и Эвана Кеннеди. В костюм также входил голубой махровый тюрбан и самая большая футболка, что я видела в своей жизни, – длиннее середины бедра, белая, с огромным красным крестом на груди, над которым большими красными буквами было напечатано: СПАСАТЕЛЬ. Чтобы не возиться с переодеванием, я просто надела огромную футболку СПАСАТЕЛЬ с длинным кашемировым кардиганом из узелковой пряжи угольно-серого цвета, коричневой шерстяной расклешенной юбкой-макси и коричневыми ботинками в стиле кантри. Мой наряд похвалили как минимум пять раз. А я всё настаивала: что вы, что вы, нет, это не наряд, это часть костюма. Я была в ужасе оттого, что люди могли всерьез подумать, что я так вырядилась специально. Тогда я задумалась, может мне стоит одеваться необычнее? С тем образом жизни, который я имею привилегию вести, я могу позволить себе любую блажь. Я могла бы стать гигантской низкобюджетной версией Кэти Акер, никто бы и глазом не моргнул.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее