Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)

Не сетевого, где можно прикрывшись маской анонима, предстать кем угодно: хоть затраханным жизнью работягой в возрасте «хорошо за сорок», хоть юной любительницей пострадать на публику, получив в ответ тонны сочувствия и сопереживания.

Конечно, если повезёт найти единомышленников и не придётся постить простыни текста в молчаливую пустоту.

А самого обычного, бумажного, в котором принято записывать моменты из жизни, переживания и прочий хлам, рождённый в голове. До тех пор, пока родители случайно не найдут и не прочитают, в большинстве случаев. Льюиса такой расклад не напрягал. Может быть, Адель уже читала.

Какая разница?

Он всё равно почти ничего откровенного на грани обнажения души туда не писал. Только малозначимые заметки о жизни школы, а во время каникул – семьи.

Сама мысль о ведении такого дневника представлялась Льюису не более чем ребячеством и попыткой убежать от реальности, в которой он никак не мог разобраться со своими проблемами. Наверное, в этом замечании действительно была доля истины, но поскольку альтернативу подыскать так и не удалось, он прибегал к проверенным методам и следовал советам Сесиль.

Потому-то сейчас, когда большинство его одноклассников обменивалось впечатлениями, встретившись после летних каникул, он сидел в комнате, неспешно водил ручкой по бумаге, обещавшей стерпеть всё, и старался перенести в любимую записную книжку общие умозаключения о событиях, подаренных наступлением нового дня, и новостями, расползающимися по школе. Новостей было немного, но все крупного масштаба и не слишком-то вдохновляющие.

«У каждого человека есть на свете места, куда он возвращается. Для меня таким местом стал кабинет психолога. Очередной – и последний – год в компании Сесиль. Посмотрим, что он принесёт с собой. Пока есть мнение, что ничего хорошего. Как и всегда».

Льюис отложил ручку, посмотрел на пальцы, испачканные чернилами, недовольно поморщился и потянулся к упаковке с влажными салфетками. Оттирая ладонь, он перечитал всё, что успел написать, откинулся на спинку стула и прикрыл глаза.

Несколько глубоких вдохов и выдохов помогли слегка успокоиться и вновь вернуться мысленно к недавнему разговору с матерью. Она в сложившихся обстоятельствах ничего плохого не видела, напротив, радела за скорейшую реализацию плана. Новость о необходимости подселения её порадовала.

– Луи, милый, это же отличный шанс для тебя! Быть может, вы с этим мальчиком сможете найти общий язык, и…

Она беспомощно посмотрела в сторону Сесиль. Та понимающе улыбнулась и подсказала нужное имя:

– Рекс. Рекс Мюррей.

«Да у него даже не имя, а чёрт знает что. Мне не может понравиться человек, у которого вместо имени собачья кличка. Впрочем, показательно. К ноге. Место. Место! Плохая собака. Убирайся… Ты меня достал».

– И Рекс станет твоим хорошим другом.

Произнеся это, Адель Мэрт буквально расцвела. Кажется, она уже отчаялась увидеть сына в чьей-либо компании, вот и хваталась за любую возможность пристроить Льюиса хоть к кому-нибудь.

– Может быть, – ответил Льюис, не разделив энтузиазма матери и принявшись с удвоенным интересом рассматривать носки начищенных до блеска ботинок. – Во всяком случае, я постараюсь с ним подружиться.

«Станет он моим другом. Несомненно. Когда я откушу ему голову, – добавил мысленно. – Что может быть лучше друга, который только и делает, что сидит себе тихо в углу, да помалкивает? Ничего. А вот такой он идеально впишется в интерьер моей комнаты и в план моей жизни».

Потенциальный сосед не понравился ему уже на стадии заочного знакомства.

Стоило немного помучить интернет, задав парочку вопросов о семье этого парня, и первое впечатление усугубилось окончательно. Если раньше оно ещё пыталось держаться на нейтральной отметке, то теперь стремительно рухнуло вниз, а реанимировать его Льюис не планировал. Чем хуже мнение, тем лучше.

Ему не нужны друзья.

Ему вообще никто не нужен.

Только комната на одного человека и тишина.

Если Адель думает, что сын является изгоем, и с ним никто не хочет общаться, то… пусть думает дальше. Однако в реальности всё обстоит иначе. Это не люди от него шарахаются, а он старается отдалиться от них. Просто потому, что чувствует себя максимально комфортно, когда рядом никого нет.

Только голые стены при полном отсутствии посторонней речи, горячего дыхания, спонтанных объятий, рукопожатий и прочих гадостей, характеризующих присутствие поблизости других людей.

Один на один с собой. Со своими страхами. И не таким уж мерзким характером, как думают окружающие.

Но пусть они тоже пребывают в твёрдой уверенности, что он не человек, а полное дерьмо. Их вязкая ненависть приятнее любви, которая вызывает только оторопь, а не восторженные эмоции.

Проходили. Знаем. Пробовали. Разочаровались. Нисколько не помогло.

Льюис потянулся к клавиатуре ноутбука и щёлкнул по клавишам, выводя технику из состояния сна. На экране вновь отразилась фотография Рекса.