Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)

Голос Альберта подействовал на Льюиса, собиравшегося сделать очередную подачу, как красная тряпка на быка. Катализаторы окончательно сработали. Пока команда противников разрабатывала план противостояния, он уже знал, что изменит тактику. Подача оказалась гораздо сильнее своих предшественниц и полетела не в Рекса, а в Альберта. Тот, явно не желая заработать сотрясение мозга, что при самом неудачном раскладе могло стать реальностью, шарахнулся в сторону. Приземлился он не лучшим образом. Избежав сотрясения, он всё-таки разбил локоть. Судя по виду, не сильно, но с его актёрским талантом превратить происшествие в драму было проще простого.

– Перерыв, – обезличенным тоном произнёс Льюис, швырнув мяч к стене и удаляясь из зала.

Ему было наплевать, какое впечатление на окружающих произвели эти действия. Как и на то, что уже через полчаса – самое большее час – Рекс примчится в их общую комнату и устроит разбор полётов, вопрошая, какого хрена сосед решил поиграть в машину смерти, несущую разрушение. А пока… Пока что потратит драгоценное время на успокоение Альберта и попытки позаботиться о невинно пострадавшем.

С распределением времени Льюис ошибся. Сосед не появился ни через полчаса, ни через час. Льюис успел разобрать и разложить все вещи, привезённые из дома, по местам. Распечатал новый ежедневник и сделал первую запись в нём, провёл небольшую уборку на своей половине комнаты, после чего заткнул уши наушниками и сел на край стола, внимательно наблюдая за входной дверью.

Рано или поздно, но Рекс должен был вернуться и начать читать нотации относительно дорогих ему людей, поступков, которые лучше не совершить и прочую ерунду, которую принято говорить в таких случаях. Льюис представлял, как ему будут угрожать, и с каждой новой озвученной угрозой его дурацкая влюблённость начнёт умирать всё быстрее, пока не исчезнет вовсе.

Она была нелепой с самого начала. Ведь Рекс сразу сказал, что сосед по комнате совсем не в его вкусе. Пусть у него не спрашивали… Он сам решил поставить Льюиса в известность.

Музыка, орущая в наушниках, перебить стук двери о косяк не смогла, а это означало только одно. Удар был от души, весьма и весьма внушительный. Силы, в него сложенной, Рекс не пожалел.

Наушник из одного уха вырвали стремительно, и Льюис поморщился. Границы его личного пространства – ожидаемо – нарушили, не испытывая никаких угрызений совести по этому поводу.

– Я. Жду. Объяснений, – произнёс Рекс, чеканя каждое слово.

– А я обязан отчитываться перед посторонними?

– Что это было?

– Что именно?

– В зале.

– Ничего особенного. Сосед по комнате пригласил меня поиграть в волейбол, и я согласился. Мне там были не очень-то рады, но терпели из жалости. В ходе соревнований выяснилось, что играю я не настолько плохо, как всем казалось. И мы бы продолжили матч, но, увы, вмешались обстоятельства, несоблюдение техники безопасности и плачевный результат. Больше сказать нечего, – выдал на одном дыхании Льюис, после чего схватил тонкий провод и выдернул наушник из руки Рекса. – Отойди. Мы, кажется, неоднократно обсуждали вопрос личного пространства, а ты сейчас бесцеремонно в него вторгаешься.

Рекс выполнять требование не торопился. Не отходил в сторону, не отступал и не извинялся за нарушение границ. Он продолжал стоять на месте, как вкопанный, и гипнотизировал Льюиса взглядом.

– Детка.

– Что? – презрительно выдал Льюис, которого от этого обращения в очередной раз едва не стошнило.

– Ничего, – огрызнулся Рекс. – Может быть тебе это неизвестно, но чтобы привлечь внимание определённого человека, не обязательно калечить его друзей. Удивительно, правда?

– Я не понимаю, о чём ты, – отчётливо произнёс Льюис, пристально глядя Рексу в глаза.

Он пытался уверить себя в том, что обязательно выдержит этот взгляд, не отвернётся, не зажмурится и не моргнёт. Даже если глаза начнут слезиться, он продолжит смотреть до победного конца.

Он заставит отвернуться Рекса.

Но тот и не думал отворачиваться.

Взгляд его можно было назвать поистине обжигающим.

Губы искривились в усмешке.

– Ты знаешь, – протянул Рекс. – Знаю я. Мы оба знаем.

Он вновь протянул руку и прихватил прядь, закрывающую часть лица. Потянул в точности, как в день знакомства, не обращая внимания на реакцию Льюиса. Тот отчаянно боролся с собой, пытался дышать глубже и не впадать в панику от осознания: дистанция между ними сократилась настолько, что они почти соприкасаются носами и ощущают чужое дыхание, как своё собственное. Это было одновременно и волнительно, и страшно. Страшно, в самом прямом значении этого слова.

Удивительным образом смешивались его чувства и ощущения, практически убивая всё светлое, а вместо этого выталкивая наружу всю черноту и всю боль.

Льюис ненавидел, когда к нему приближались. Ненавидел, когда к нему прикасались.