Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)

Герда – старше брата на целых три минуты – действительно увлекалась садоводством и была не слишком оригинальна в плане фаворитов, неизменно останавливая выбор на королеве цветов.

Впрочем, уход за ними был не единственным пунктом в списке хобби. Помимо садоводства Герда занималась ещё и конным спортом, непрофессионально, на уровне любителя, но всё-таки.

Прошлое оказалось отмечено периодом фехтования, но данное увлечение угасло столь же стремительно, как вспыхнуло. Прозанимавшись не больше года, Герда отставила шпагу в сторону, сосредоточившись на лошадях.

Кай Эткинс оставался равнодушным к миру флоры, называя розами своих девушек, коих у него уже набралось достаточное количество. Постоянством он не отличался, но его это не слишком-то занимало. Девушек Кай считал чем-то вроде необременительного развлечения, основное его внимание сосредоточилось исключительно на построении будущего, большинство мыслей крутилось вокруг карьерного роста, а всё остальное не имело значения.

Герда иногда называла брата холодным сердцем, а он не протестовал, воспринимая данное высказывание в качестве не столько констатации факта, сколько комплимента.

Большого интереса к окружению Герды он не проявлял, да и вообще с ними практически не говорил на личные темы. Предел его откровенности проявился лишь однажды, когда во время игры в «Правду или действие» Кай елейным тоном заявил, что оторвёт яйца любому, кто отважится поступить с его сестрой так, как он сам поступает со своими дамами. Выразительный взгляд при этом был направлен на определённого человека – адресат послания вычислялся моментально.

Кэрмит, в общем-то, не претендовал.

Но с тех пор они друг друга недолюбливали, предпочитая на людях демонстрировать вежливый нейтралитет, раз уж условия выполнялись, и Герда не латала разбитое сердце, оставшись в гордом одиночестве. Если же и латала, то вовсе не по вине Кэрмита.

У него имелись определённые представления о любви и чёткое разграничение её видов, не пересекавшихся между собой.

Вид первый. Та, что тесно переплеталась со страстью.

Вид второй. Та, что не имела с влечением ничего общего.

Кэрмит нередко говорил, что любит и Герду, и Даниэля, но эти признания относились как раз ко второму типу любви.

Старшая Эткинс и Ричмонд приходились ему кем-то вроде обожаемых кузенов, с которыми можно говорить вообще обо всём, не ограничивая себя рамками. Откровенничать, смеяться над определёнными шутками, не опасаясь оказаться в списке обладателей дурного вкуса, можно даже разрыдаться в их жилетки, если станет совсем плохо.

Или самому послужить жилеткой, когда возникнет такая потребность.

Теперь Даниэль наблюдал перемены в классификации.

Кэрмит пытался добавить туда третий пункт. Как вариант, слегка расширить понятие первого вида. Любовь, тесно переплетающаяся со страстью, но замешанная изначально не только на желании, но и на ненависти. Страшное, должно быть, сочетание.

– Мне кажется, что полюбить человека, которого ненавидишь, практически невозможно, – пояснил он, проводя пальцами по гладкому подоконнику и прижимаясь затылком к стене. – А если и существует подобное, то мне сложно его представить. Ты ненавидишь человека, желаешь стереть его в порошок, и вдруг внезапно осознаёшь, что тебя к нему тянет. И что делать? Знаешь, как поступит большинство? Сомневаюсь, что такая история имеет все шансы на счастье. Это самое большинство не признает правду, напротив, постарается доказать себе обратное, обрушит на ненавистно-любимого человека ещё больше презрения, причинит ещё большую боль. Что, по-твоему, должен делать тот, кого так любят? Вытерпеть все нападки? Прощать любые промахи? Обнимать и шептать, что это жизнь такая, а не человек? На мой взгляд, нелепо.

– Ты просто слишком серьёзно относишься к моим пространным рассуждениям, – заметил Кэрмит, приложив палец к губам Даниэля и погладив их серединку. – Я всего лишь предположил, а ты начал выстраивать теорию. Меньше серьёзности, Ричи, и жить станет легче.

– Есть у меня один пример перед глазами, который многое не воспринимает всерьёз. И я бы не сказал, что у него такая уж простая жизнь, – ответил Даниэль, осторожно убирая ладонь от своего лица и чуть склонив голову.

– Никогда на меня не равняйся, – усмехнулся Кэрмит.

– Потому что никогда не достигну твоего уровня?

– Потому что ты обычный человек.

– А ты?

– А я почти обычный. Попроси меня кто-нибудь придумать описание своей личности в паре слов или в одном предложении, я бы назвал себя тем самым индивидом, у которого всё-всё-всё через задницу. Не лучший пример для подражания. Хуже не придумаешь. Так что не равняйся.

– Да вроде и не пытался.

– Вот и умница, Ричи. Пойду умоюсь, – оповестил Кэрмит. – И поприветствую заодно одноклассников, каких встречу. Кстати…

– Да?

– За язык тебя никто не тянул.

– И?

– Время пить чай. Я бы не отказался от чашки-другой.

– Заварю, когда вернёшься. Остывший он омерзителен.

*