Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)

Каждый раз, оказываясь здесь, он испытывал нечто схожее с трепетом. Академия притягивала его к себе. Правильнее сказать, не она сама, а определённый человек, чья жизнь теперь была неразрывно связана с данным учебным заведением.

Мартин Уилзи. Господин директор.

Несмотря на то, что они практически не общались, пересекаясь лишь время от времени, несмотря на то, что все чаяния Кэндиса оборачивались прахом, он всё равно приезжал сюда с энтузиазмом и воодушевлением. Каждый новый учебный год начинался для него с мыслей о встрече с Мартином.

Завершался, говоря откровенно, тем же самым.

Было в этом что-то до отвращения нелепое, но Кэндис ничего не мог с собой поделать. С тех пор, как Реджина впервые впечатала его лицом в ограждение, прошло немалое количество лет, можно было неоднократно разочароваться в своём идеале – придуманном, вероятнее всего, – но почему-то до сих пор не получилось. Не отпустило, с каждым годом накрывая всё сильнее, заставляя чувствовать себя глубоко несчастным от осознания, что мечты так и останутся несбывшимися.

Кэндис продолжал стоять на месте, стискивая в ладони пропуск, не решаясь поднести его к сканеру, позволив считать информацию. Рана, не зажившая окончательно, периодически напоминала о себе, стоило только немного не рассчитать силу и сжать ладонь сильнее обычного. В такие моменты Кэндис как будто стряхивал с себя остатки сна и вновь возвращался к созерцанию ворот в режиме реального времени.

Этот учебный год начинался для него иначе, нежели все остальные. Во время поездки и у ворот его не ждал разбор полётов и очередная порция упрёков за сломанную жизнь, что могла быть гораздо красочнее и интереснее, не появись он на свет.

Реджину Кэндис не видел больше недели, с тех самых пор, как в их семье прозвучал очередной раскат грома, а на ладони появилась памятная рана, обещавшая не один год напоминать о себе, оставив шрам. Что именно творилось в доме после появления отца, Кэндис не знал, но догадывался: ничего хорошего для Реджины и её очередного гражданского супруга.

Стать свидетелем скандала Кэндису не довелось. Инга, уже три года носившая статус супруги Альфреда Брайта и, соответственно, мачехи Кэндиса, увела его из этого змеиного гнезда сразу же, как только началось светопредставление. Посмотрев на рану, она авторитетно заявила, что без врачебной помощи никак не обойтись, после чего увезла Кэндиса в больницу, к своим знакомым специалистам. Кэндис не сопротивлялся, покорно выполняя всё, что говорила мачеха, понимая, что в данный момент она соображает гораздо лучше, нежели он.

Дома она отпаивала его кофе с ликёром, обнимала и заверяла, что всё будет хорошо. Кэндис пил предложенный напиток большими глотками и хотел только одного – провалиться в сон, чтобы больше не вспоминать происходящее, навеки позабыв алые потоки чужой и своей крови на руках. Не думать.

Просто отключиться.

Инга сказала, что теперь он будет жить с ними. Кэндис равнодушно кивнул, только в конце разговора позволив себе немного расчувствоваться, устроить голову на плече Инги и не отталкивать, когда она осторожно и как-то поразительно неловко его обняла.

Сегодня в школу его привезла мачеха. В ворота лицом не впечатывала. Она потрепала его по волосам – в кои-то веки нормально подстриженным – и пожелала хорошей учёбы.

Он улыбнулся в ответ и зашагал к академии, но до здания пока так и не добрался, остановившись у центральных ворот.

Кэндис наклонился, чтобы подхватить сумку за ручки, но вновь замер на месте, зацепившись взглядом за автомобиль, подъехавший прямо к воротам. Опустив стекло, незнакомка – рука определённо была женской; тонкое запястье, украшенное красивой милой безделушкой – поднесла карточку к считывающему устройству, подождала пару секунд, потраченных на идентификацию. Ворота открылись, позволяя машине беспрепятственно попасть внутрь.

Сложно объяснить, почему Кэндис зацепился взглядом за эту машину. Видел он в своей жизни и дороже, и роскошнее, и красивее. Но тут само собой получилось.

– Глупости какие-то, – произнёс он, всё же поднимая с земли вещи и закидывая сумку на плечо.

Когда-то она казалась ему невыносимо тяжёлой, а сейчас он с лёгкостью поднимал всё самостоятельно, без посторонней помощи. И всё равно нет-нет, да возвращался мысленно к тому времени, когда шагал в направлении общежития, ощущая, как ладонь будущего директора сжимает его руку. Вспоминал о своих литературных потугах, о повести, написанной в благодарность, о провокационных вопросах, заданных Мартину и собственном признании в письме, написанном на французском языке, для большей таинственности, вероятно.

Разумеется, на письмо Мартин не ответил, о повести никак не отозвался. Когда они пересеклись в академии, в начале учебного года, Кэндис собирался сказать слова приветствия, но будущий директор прошёл мимо и ни разу не обернулся.

Периодически Кэндис планировал принести извинения, представлял без труда, как произносит их, завершая речь словами «это было глупо», но стоило увидеть Мартина, и решимость пропадала.