Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)

Когда позвонила Герда, он практически решился на назначение встречи. Не посмотрев на дисплей, подумал, что Алекс прочитал его мысли на расстоянии и тоже пришёл к выводам о необходимости общения. Это было одновременно волнительно и раздражающе, поскольку провоцировало неслабый прилив напряжения. Кэрмит не должен был выдать истинные эмоции на начальном этапе. Следовало удержать себя в руках и не нападать с обвинениями, едва заслышав чужой голос.

Подобный расклад представлялся проблематичным.

В процессе переписки Кэрмит удерживал себя в рамках, ни словом не давая понять, что в курсе некоторых – тщательно скрываемых от него – подробностей чужой жизни. Контактируя с невидимым собеседником, это было просто. Но с трудом верилось, что во время живого общения он сумеет сохранить хладнокровие и не наговорит лишнего, экспрессивного настолько, что в дальнейшем придётся неоднократно пожалеть о собственной вспыльчивости.

Он думал об этом во время телефонного разговора, поражая Герду необычайной невнимательностью, переспрашивая по несколько раз, извиняясь и прося повторить всё сказанное. Когда они пошли по третьему кругу, Герда не выдержала и задала главный вопрос. Что Кэрмита беспокоит? Почему он настолько рассеянный?

Он не ответил. То есть, молчать, порождая ещё большее количество подозрений, не стал, но и реальные причины не обозначил, отделавшись незначительными предлогами, которые, при любом раскладе, не имели шансов выбить его из привычной колеи. Герда не поверила, но продолжать расспросы не стала, попросив о небольшой услуге. Когда она озвучила условия, Кэрмит не удивился, согласившись помочь, раз уж у него выдался относительно свободный вечер, а все культурные мероприятия, запланированные на этот вечер, стали частью истории, отмеченной галочками в списке выполненных дел.

Не сказать, что семейный поход в театр Кэрмита вдохновлял и значился среди наиболее желанных мероприятий, однако, ничего плохого в этой вылазке усмотреть не удалось. Он побывал вместе с родителями и семьёй брата в обществе, посмотрел относительно талантливо поставленную пьесу, насладившись, по мере возможности, игрой всех, задействованных в спектакле деятелей искусства. Порадовался за Дороти, получившую – в кои-то веки! – автограф любимого актёра, так, словно это он давным-давно фанател от творчества и, спустя приличный период ожидания, получил возможность выразить восхищение лично. Стивен посмеивался над сентиментальностью супруги, воспринимая её восторги в качестве милой причуды, а не раздражающего фактора. Кэрмит ловил себя на мысли о том, что рядом с ними надо вести себя соответственно, улыбаться, а не демонстрировать кислое выражение лица. Кажется, получилось неплохо.

В ресторане он продолжал улыбаться, активно поддерживая беседу и стараясь не вспоминать о временных проблемах в личной жизни.

По дороге домой он припал к ещё одному виду искусства, скоротав остаток пути за ознакомлением с книгами, скинутыми в читалку смартфона.

Отличный вечер, если разобраться.

Но он мог быть гораздо приятнее, если бы не постоянные воспоминания о юной художнице и благородном рыцаре, отстаивающем честь своей дамы.

«На свете есть только один человек, имеющий право сбросить тебя с крыши. И этот человек – я…».

Слова Алекса вновь влезли в голову, испортив всё послевкусие милого вечера, проведённого в кругу семьи.

Кэрмит хотел разобраться в ситуации. Понять, за что его планировали отправить в полёт. За то, что познакомился с Анной? За то, что некоторое время общался с ней? Или за то, что проявил недвусмысленный интерес к одной из её моделей?

Но тогда это было всего-навсего любопытство – никаких планов на продолжение, никаких шансов, что им вообще доведётся столкнуться в реальности. Да и, если разобраться, Алекс не слишком возражал против внимания, направленного в его сторону.

– Чёрт, как всё сложно, – произнёс Кэрмит, откинувшись немного назад, прижимаясь затылком к сидению, и вглядываясь в беспросветную темноту, лишь слегка рассеиваемую светом фонарей, горевших в саду.

Погода испортилась окончательно. Морось оставалась столь же мелкой и противной, как прежде, не переходя в нормальный дождь, в воздухе ощутимо веяло холодом. Город окутал туман настолько густой, что по внешнему виду его реально было сравнить с насыщенным крахмальным раствором. Молочный, белый-пребелый. Почти ощутимый.

Кэрмит, в общем-то, привык к такому раскладу, воспринимал не самые приятные погодные условия, как само собой разумеющееся явление, но предпочитал проводить это время в доме, а не за его пределами. Сегодня ему пришлось выползти из уютного уголка, и это напрягало. Как и молчание Герды.

Когда она позвонила ему, он готовился ко сну. Промакивал полотенцем вымытые волосы, убивал время за просмотром какой-то унылой полнометражной ленты, слушая голоса актёров, но не выводя изображение на экран.