Думая об этом, Роуз сначала лишь приподнимал уголки губ в улыбке, потом растягивал их по максимуму, после чего хохотал в голос, запрокидывая голову. Тем самым, привлекал к своей персоне повышенное внимание учеников, находившихся одновременно с ним в столовой. Торопливо бормотал «прошу прощения» и вновь утыкался носом в тарелку, продолжая генерацию планов красивой – или не очень, тут уж как получится – мести.
Почему-то подобные настроения посещали его именно во время приёмов пищи. Он жевал что-нибудь и думал, что поедает не обычную еду, а Гаррета со всеми потрохами. Глотает, сразу, не тратя время на тщательное пережёвывание, окончательно уничтожая его омерзительный характер и растирая в порошок повышенное стремление – вредить окружающим людям посредством распространения о них сплетен.
Гаррет часто наблюдал за ним. Вероятно, хотел перестраховаться на случай свершения стремительной мести, подмечал малейшие изменения и надеялся предотвратить нанесение ответного удара, но Роуз не торопился, откладывая решающий момент, доводя противника до эмоционального кипения. В определённой мере, поставленной цели добился.
У Гаррета сдали нервы, и он первым напомнил о своём существовании, вновь подкараулив Роуза, проходившего по коридору, и попытавшись затащить его в очередную аудиторию. Предварительно зажал тому рот рукой, но сам же первый и заорал, когда Роуз, недолго думая, вцепился зубами ему в ладонь.
– Дебил конченый, – прошипел Гаррет, спровоцировав ту реакцию, которой, скорее всего, от оппонента не ожидал.
Роуз, позабыв о манерах, присущих истинному аристократу, плюнул ему в лицо, а потом швырнул под ноги платок с вышитыми на кремовом материале инициалами и удалился, ничего не объясняя толком.
Да и что там было обсуждать? По сути, нечего.
Гаррет, намеренно распустив лживые слухи о влюблённости, нахаркал Роузу в душу, тот ответил менее масштабным поступком, но вполне сопоставимым с чужими действиями.
На людях Роуз изображал ледяное спокойствие, но стоило оказаться за закрытыми дверями комнаты, как показная уверенность стекала с его лица, растворяясь и исчезая. Роуз нередко думал о несправедливости жизни по утрам, проснувшись. Ещё чаще – по вечерам, перед погружением в сон.
Не сказать, что Роуз был чрезмерно романтичным человеком, но он искренне надеялся, что в его жизни найдётся место для нормальной любви, а не для такого лютого трэша, когда любимого человека хочется прикончить, потому что… Потому что заслужил, сказать по правде. Совершает столько мерзких поступков, что лучше о них не задумываться – голова пойдёт кругом, а счётчик закоротит уже на третьей сотне промахов.
Иногда Роуз думал, что предложение, ему поступившее, не такое тупое, как казалось в первый момент.
Можно было действительно согласиться на предложение Глена, переспать с ним пару раз на добровольных началах и в качестве благотворительности – снизойти до ничтожества, а потом указать на дверь и больше с ним никогда не разговаривать. Сделать секс чем-то вроде разминки, необременительной зарядки, а потом отказаться от комплекса тренировок.
В какой-то мере, Роузу это доставляло. То, как Глен смотрел, то, как с жадностью ловил каждый жест, отмирая только после того, как товарищи по команде или одноклассники повышали голос, обращаясь к нему, витающему в облаках.
Это было приятно и лестно. С одной стороны.
С другой – тошнотворно.
Да и стоило признать, что нравится ему именно факт внимания, а не личность, заинтересованная в одноразовом сексе.
Кэндис в тонкости игр посвящён не был, да и вообще ничего не замечал. В последнее время он всё чаще выглядел озадаченным.
Роуз знал, что послужило виной этим переменам.
Академию вновь стала посещать Беатрис Кингстон. Одно время она пропадала из вида, теперь зачастила к жениху с удвоенным рвением, появляясь в школе с завидной частотой, будто по расписанию.
Кэндис старался не попадаться ей на глаза. Если шёл куда-то, и, в случае продолжения движения по выбранной траектории, столкновении было неизбежным, разворачивался, удаляясь в противоположном направлении.
Так и жили.
День влюблённых остался в далёком прошлом.
Наступила весна, незаметно пролетели несколько учебных недель и две, отведённые под отдых.
Роуз, глядя на календарь, отслеживая ровные ряды цифр, думал о том, что остался всего один терм до последних летних каникул.
Нынешние выпускники активно готовились к написанию экзаменов A-level, дни и ночи проводя в библиотеках.
Школа впервые дарила крылья и билет в будущее смешанному выпуску.
Роуз и его одноклассники не стали первопроходцами, но звание вторых тоже можно было считать достаточно почётным.
Ещё один год в стенах академии, и они все покинут это место, разъедутся по разным уголкам страны.
С кем-то продолжат поддерживать связь, с кем-то потеряются окончательно, а он… Он, наверное, никогда так и не решится сказать Гаррету о своём истинном отношении, чтобы не быть поднятым на смех ещё и на выпускном вечере. Прилюдное осмеяние вряд ли реально назвать великолепным завершением школьной жизни.