Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)

Желаемого эффекта Трис добилась. Расстались они пусть не друзьями, но приятелями. Без очередного скандала, обвинений и шампанского, стекающего за воротник. Голоса друг на друга не повышали, просто мило поужинали, потратив время на разговоры о делах и планах на будущее, а не на выяснение отношений.

Вернувшись домой, Мартин прошёл в спальню, потянул галстук, ослабляя узел, и запустил руку в карман. Нащупал маленькую бархатную коробочку. Несколько минут пристально смотрел на кольцо, купленное ради торжественного случая. Усмехнулся и бросил его на стол, подумав, что со временем решит, куда деть ненужный кусочек золота.

– Не быть тебе семейным человеком, Марти, – заметил немногим позже, отсалютовав бокалом отражению в зеркале. – Впрочем, какая разница? Не очень-то и хотелось.

В разгар летних каникул, примерно в начале августа, ему удалось вырваться за пределы Лондона, избавившись от постоянных размышлений о неурядицах в личной жизни, точнее о том, насколько нелепой была попытка добиться положительного ответа от Трис.

Несколько часов езды в молчании, никаких попутчиков, выключенный телефон. Моменты, проведённые наедине с самим собой. Воспоминания о знакомстве на каком-то благотворительном турнире по гольфу, об очаровательной улыбке и мыслях, что более милой девушки никогда встречать не доводилось. Был период: Мартину действительно казалось, что он встретил любовь всей жизни, с которой доживёт до глубокой старости, и именно Трис однажды закроет ему глаза.

Понадобилось всего лишь два года, чтобы навеки попрощаться с иллюзией и признать: нет, она – совсем не та, кто Мартину нужен. Обман был красивым и приятным, но нет ничего более нелепого, чем попытки ввести самого себя в заблуждение, растянувшиеся на годы.

– Наши отношения начались красиво. Пусть так же и закончатся, – произнесла Трис, придумав тост. – За цивилизованные расставания, дорогой.

– За них.

Мартин прислушался к её мнению, не разыгрывая комедию в лицах. Он знал, что может отпустить красиво, не испортив впечатление о себе. Он это сделал.

Не сжалось болезненно сердце, не захотелось догнать бывшую возлюбленную и попросить остаться. Никаких вторых и сто двадцать вторых шансов им не требовалось. Оба давно поняли, что не влюблены, их отношения держатся исключительно на воспоминаниях о том, что было в самом начале, но давно перегорело. Отпускать оказалось намного легче и приятнее, чем удерживать.

В спонтанном путешествии у него не было определённого маршрута, всё строилось на чистой импровизации. Просто поехать, куда глаза глядят, пытаясь отыскать прекрасное всюду и везде – набраться свежих впечатлений, избавившись от заедающей рутины, что постоянно держит за горло, не отпуская ни на секунду.

В качестве развлечения – видео-звонки родным и близким. Мосты с Парижем, «Лили, милая, помаши дяде Мартину ручкой», наблюдение за Троем в непривычном амплуа – заботливого отца, кормящего дочку с ложечки. Яблочное пюре, витамины, развивающие игры, «мы пытаемся разговаривать на двух языках и делаем успехи». Альтернатива этим разговорам – чтение дневниковых записей под приглушённым светом ночника.

Прикасаясь к прошлому, Мартин старался не думать, что это история его семьи. Воспринимал откровения родственника исключительно в качестве художественного вымысла, этакого стилизованного романчика о закрытой школе и не совсем обычной для того времени любви.

Слог у Роберта Уилзи был витиеватым и несколько перегруженным. Вроде бы личный дневник, в котором нет места пространным размышлениям, нужно самую суть обрисовывать, но нет же. Роберт использовал эту изящную словесность всюду и везде. Несмотря на – временами – откровенно лишнюю многословность родственника, Мартин находил его дневники чтивом весьма занимательным.

При желании он мог прочитать историю, написанную Робертом, за один вечер. Или за вечер и ночь. К утру знал бы ключевые моменты чужой жизни. Стоило только постараться. Но Мартин нарочно растягивал процесс ознакомления с семейной легендой, чтобы скрасить себе каждый вечер спонтанного путешествия и дочитать всё, что там написано, сидя в привычном кресле, в стенах своей квартиры. Как вариант, в доме у родителей.

Любовь у предка была, в большей степени, платоническая. Шансов быть понятой и принятой не имела, тщательно скрывалась, чтобы избежать проблем и не создавать их другому. Кроме того, над Робертом довлела договорённость о заключении брака с девушкой, которую он видел от силы пару раз в жизни. Так решили родители, и дети подчинились, не смея сказать слово против этого союза.

О невесте, к слову, Роберт почти ничего не писал.

Его впечатления концентрировались на Алистере, постепенно меняясь, переходя из отторжения и презрения в обожание. Типичная история, в которой герой проходит путь от ненависти до любви, в итоге понимая, что чувства, рождённые первым впечатлением, являлись надуманными, а те, что пробудились в ходе длительного общения – искреннее просто не придумать.