Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)

Роузу как-то довелось услышать о существовании странной теории, гласившей, что люди, имеющие сексуальный опыт, отличаются от тех, кто оного не имеет. Их жесты более уверенные, в поведении нет скованности. Они точно знают, как себя подать и гораздо чаще притягивают внимание окружающих людей.

Зажатость – не их стезя.

Сопоставляя себя и Кэндиса, Роуз ставил правдивость этой теории под сомнение, делая определённый вывод. Все лгут. Особенно социологи и психологи. Они обладают даром убеждения, а потому способны продвинуть в массы определённые идеи, но истины в их словах обычно находится мизерное количество – жалкие крохи.

У Кэндиса опыта не было, у самого Роуза – да.

Какой-никакой имелся. Чаще никакой. Немного, исключительно из любопытства, не всегда с удовольствием, но тем не менее.

В его жизни было несколько девушек и двое мужчин. Один сверстник, а один – немногим старше.

Роуз пробовал разные вариации, начиная от грязной клубной подсобки, где главным воспоминанием являются минуты, отведённые на попытки задрать чужую юбку и слегка приспустить свои брюки, попутно отыскав в карманах презервативы. А ещё врезается в память бьющий по мозгам саунд, частящий бит, доносящийся из основного зала. Заканчивая каким-то нереально романтичным сексом, когда вокруг свечки, лепестки и прочие прелести консерваторских наработок, проверенных годами и многочисленными парами.

Этим можно было бравировать.

Можно было молчать, храня знания при себе.

Можно.

Роуз не делал ни того, ни другого. Он вспоминал об этих случаях не потому, что считал свои не очень громкие похождения невероятным достижением.

Просто приходило на ум, когда он брался оценивать друга и то, как Кэндис подавал себя в обществе.

Кэндис делал это умело, без той зажатости и скованности, что активно приписывали всем невинным людям создатели сомнительной теории.

Прекрасные манеры, подчёркнутая сдержанность, начитанность, умение вести споры. Он был идеальным собеседником и великолепным образцом аристократического общества, несмотря на то, что атмосфера, царившая в доме, где Кэндис воспитывался, к такому не особо располагала.

Два дурных примера перед глазами.

Ни один из них не стал заразительным.

Неизвестно, осознавал ли Кэндис собственную привлекательность в чужих глазах, но Роуз примерно представлял, какое впечатление тот производит на новых знакомых. Какие эмоции провоцирует у тех, кто общается с ним продолжительное время.

Ему не нужно было прыгать из одной постели в другую, чтобы доказать что-то себе и окружающим. Самодостаточная личность, точно знающая, чего – и кого – хочет получить от жизни.

То, что он не обращал внимания на окружающих, не значило, что и они его не замечали. За примером далеко ходить не требовалось. Кэндис знал, но не реагировал. Чужие чувства ему не льстили, больше раздражали. Не потому, что он был самовлюблённым козлом, чьи дни проходят в бесконечном любовании собой прекрасным, а потому что личность восторженного поклонника оказалась сомнительной ценности.

И кто не поддержал бы решение Кэндиса, зная историю отношений?

На самом деле, Роуз мог размышлять на протяжении огромного отрезка времени – целую вечность. Не меньшее количество его посвятить сравнительному анализу, противопоставляя себя и Кэндиса. Пытаться найти в нём недостатки, попутно обнаружив парочку собственных достоинств. Но данное занятие весьма и весьма походило на пробуждение и старательное взращивание зависти, а её Розарио всеми силами старался избежать.

Молчание угнетало.

Роуз хотел услышать голос. Не важно, что именно скажет Кэндис в ответ на признание в совершении не лучшего из поступков. Только бы начал говорить.

Кэндис немного повернул голову, пристально посмотрев в сторону Роуза. В глазах без труда прочитывалась задумчивость.

Роуз вцепился в подушку, сжимая пальцы так, что они, кажется, побелели от напряжения, покраснев при этом на самых кончиках. Он ждал вердикта, склоняясь с большей вероятностью в сторону патетических заявлений об отсутствии благородства в подобных поступках.

Нет, Кэндис не читал ему нотаций, не призывал к порядку, не был до тошноты правильным, но он заслуженно считался именно что здравомыслящим. Человеку, обладающему этой характеристикой, план Роуза не имел шансов понравиться. Тут и гадать нечего, поскольку всё очевидно.

– Знаешь, что меня напрягает? – произнёс Кэндис, развернувшись резко и оказавшись лицом к лицу с Роузом.

– То, что я собираюсь подставить человека?

– Нет. Как раз данная не совсем новость меня не удивляет. На память, к счастью, жаловаться не приходится. Слова о мести, произнесённые несколько недель назад, я помню прекрасно. Месть бывает разная, ты придумал вот такую. Не скажу, что план представляется мне гениальным, но могло быть и хуже.

– Тогда что?

– Тот факт, что в итоге Сибилла окажется непричастной, и всех собак спустят на тебя. Она собирается распространить эти фотографии по школе, но…

– Что?