Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)

Исключительное, повышенное внимание к прикосновениям, чувственная сторона вопроса, уничтоженные и отправленные в пропасть комплексы, с громким хрустом переломанные запреты и ограничения, созданные рамками сознания. Раздвинуть их и позволить себе немного больше, чем позволял раньше.

Сделать всё, что хочется, не задумываясь о реакции посторонних.

– Тебе же лучше. Можешь представить на моём месте, кого угодно, – прошептал Роуз, завязывая ленту и прикасаясь губами к щеке.

– А если я никого не хочу представлять? – поинтересовался Глен.

– То есть?

– Если мне нравится именно то, что есть в реальности?

– Мистер Томпсон внезапно проникся и решил в меня влюбиться? Вроде как история о взаимных чувствах?

Произнесено было томно, но Роуза это забавляло. Ему вообще весь вечер хотелось не то, что смеяться, а хохотать в голос, но он держался и продолжал играть в любовь, страсть, нереальное обожание и восторг.

Получалось достоверно.

Наблюдай он со стороны, сам бы проникся постановочной сценой, приняв её за реальность.

– Улыбочку, дорогой мой.

Одна фраза, способная свести всё очарование и эротизм момента на нет, попутно спровоцировав приступ агрессии.

Роуз сорвал ленту, закрывающую глаза, и, ехидно улыбаясь, сделал снимок. Вспышка ослепила на мгновение, заставив зажмуриться.

– Что ты задумал?! – рявкнул Глен, моментально растеряв весь настрой.

Дёрнул рукой, пытаясь освободиться от пут.

Движение получилось неосторожным и, по сути, бессмысленным. Наручники врезались в кожу. Впилась в неё лента, которую Роуз тщательно обматывал вокруг второго запястья, чтобы она не развязалась за пару секунд, а с надеждой, что Глену – или тому, кто придёт его освобождать – придётся повозиться.

Вытащив на середину комнаты стул, Роуз развернул его сидением к себе, оседлал, устроил локти на перекладине спинки. Переплёл пальцы и уткнулся в них подбородком. В отличие от Глена, Роуз находился в максимально выигрышном положении. До того, как на запястье защёлкнулись наручники, Глен успел стянуть с Роуза только пиджак, рубашку так до конца и не расстегнул.

Вообще-то Глен наготы никогда не стеснялся, более того, склонялся к мнению, что в обнажённом виде выглядит не хуже, чем в одежде. Может, лучше. Однако сейчас он чувствовал себя униженным, и это его раздражало.

Бесило.

Вымораживало.

Судя по негодованию, прочитывающемуся во взгляде, он продумывал тысячу и один вариант убийства с жестоким расчленением и последующими успешными попытками избавиться от тела.

– Сам как думаешь? – поинтересовался Роуз, сдувая чёлку. – Вероятно, сейчас я расставлю вокруг кровати свечи, дождусь полуночи, возьму нож и принесу тебя в жертву. Ты, конечно, не девственница, но чем богаты, как говорится.

Произносил он это с таким серьёзным видом, словно действительно планировал с минуты на минуту привести приговор в исполнение.

Однако он не надеялся, что это высказывание в обязательном порядке сумеет пронять Глена, заставит пережить широчайшую гамму ощущений одного спектра, начиная от лёгкого страха, заканчивая леденящим ужасом, от которого поджилки трясутся.

Логично было предположить: Глен быстро догадается, что над ним продолжают издеваться, и от этого рассвирепеет ещё сильнее, нежели прежде.

– Не тот результат, на который ты рассчитывал, да? – произнёс Роуз, изогнув одну бровь. – Совсем не тот. Как думаешь, милый, нам стоит позвать зрителей, или справимся своими силами, без наблюдателей?

Поднявшись с места, Роуз положил фотоаппарат на сидение и подошёл ближе к кровати. Пальцы уверенно прошлись по краю нижнего белья – единственной одежде, что осталась на теле Глена. Подцепили резинку, словно Роуз собирался стащить и последний элемент гардероба.

– А фотографии получились роскошные. Ты там такой узнаваемый. Никто не подумает, что это результат работы в графическом редакторе, потому что это и не он, а реальность. Кому эти фотографии стоит показать в первую очередь?

Ладонь скользнула вверх по торсу, ногти слегка оцарапали кожу.

Несмотря ни на что, Глену эти прикосновения были приятны. Роуз понимал это. Видел. Чувствовал.

Сибилла не лгала, говоря, что распознать чужую страсть достаточно просто. Глен вот точно её скрывать не умел.

– Сибилле, которую ты так старательно обманывал на протяжении… Напомни-ка, скольких месяцев? Начиная с этого февраля и по сегодняшний день. Поразительная выдержка, не менее поразительное лицемерие.

Наверное, у него в мозгах сейчас форменный переворот происходил, потому что, с одной стороны, ему хотелось Роуза придушить, а с другой…

С другой, в принципе, тоже можно было придушить, слегка сдавив бледное горло, лишив на пару секунд возможности дышать, дождаться, пока он откроет рот и закатит глаза, а потом отпустить, чтобы воздух проник в лёгкие – необходимый, но вместе с тем болезненный.

Сродни нерациональной потребности в прикосновениях Роуза, которую испытывал Глен, ненавидя себя за это.

– Лайзе, которая по-прежнему продолжает сохнуть по несостоявшемуся женишку? Пусть посмотрит на тебя с иного ракурса, оценит и поймёт, что потеряла немногое.

Роуз усмехнулся и руку убрал; сложил их на груди.