Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)

– Было бы за что. И, да, пока я буду разговаривать с родителями, можешь познакомиться со Стеллой. Я столько раз порывался вас друг другу представить, но возможности не подвернулось. Она ручная, так что не бойся. Укусить не должна. Если только не увидит в тебе скрытую опасность.

Ответной реплики Терренс дожидаться не стал, покинув комнату. Рендалл проводил его взглядом до лестницы и только после этого перешагнул порог спальни.

В былое время возможности побывать здесь ему не представилось.

Терренс всегда заезжал за ним, если они куда-то отправлялись, строго так, а не наоборот.

Рендалл, конечно, мог попросить машину у родителей, но сомневался, что они разрешат ему прикоснуться к транспортному средству, учитывая проблемы с финансовым положением.

Вдруг он не справится с управлением и столкнётся на дороге с кем-нибудь? Или просто не впишется в поворот? Или зацепит что-нибудь, и машину придётся перекрашивать?

Нет уж, ни за что.

У Терренса с этим проблем не было, поэтому в качестве водителя выступал он.

Обратно он не заезжал, сразу же двигаясь по заранее оговорённому маршруту, потому в дом семьи Уилзи Рендалл так и не попал.

В течение полутора летних месяцев они пытались урвать хотя бы пару минут для общения друг с другом, а здесь постоянно были люди – родители Терренса, Мартин, иногда приезжала Элизабет с мужем, иногда наносили визиты приятельницы Нэнси.

Терренс иронично замечал, что у них в доме всегда двери нараспашку. Зато у Рендалла рядом с входной дверью обитает двухголовый цербер, готовый дать отпор каждому желающему попасть внутрь помещения.

Рендалл присел на корточки рядом с кроватью, окинув комнату взглядом. Задержался взглядом на книге, покачал головой. То же самое издание, которое он носил с собой, закладка на «Оде меланхолии», с которой он выступал на конкурсе чтецов два года назад, и, как сказал Терренс, его выход ознаменовали тёплым приёмом и громкими аплодисментами. Что со стороны зрителей, что со стороны судей, оценивающих способность проникнуться атмосферой и передать её окружающим, открыв дверь в волшебный мир поэзии. Как изволили выразиться в дальнейшем сами судьи.

Стелла оказалась маленькой – крошечной – крысой с белой шерстью, ушами формы «тюльпан» и разноцветными глазами. Рендалл решил, что обязательно попытается её погладить.

Это было довольно непривычно.

Пункт о домашних питомцах в сводке правил, придуманных родителями, тоже встречался. И был поразительно лаконичен – никаких животных.

Рендалл протянул руку к Стелле, чувствуя, как она напряглась. В его руке могло две, а то и три таких крысы поместиться. Опыта общения с животными он не имел, потому сейчас пребывал в состоянии напряжения, опасаясь сделать что-то не так.

Стелла вытянула лапки и обхватила его палец.

Рендалл засмеялся.

– Ну, привет, Стелла.

– Пятая, между прочим, – произнёс Терренс, подходя к шкафу.

Достав оттуда ветровку, приблизился к кровати и тоже скопировал действия Рендалла, присев на корточки. К Стелле, правда, прикоснуться не пытался, наблюдая, как она реагирует на чужака.

Крыса продолжала держать Рендалла за палец, чуть царапая коготками и обнюхивая.

– Только не кусай, – теперь Терренс обратился уже к Стелле. – Он… хороший. И тебя не обидит.

Стелла покрутила головой.

Рендалл когда-то читал, что крысы так делают в попытке рассмотреть какие-нибудь предметы. А ещё о том, что красноглазые крысы видят хуже тех, что родились с чёрными глазами.

– Мы можем прогуляться, – слова вновь были обращены к Рендаллу. – Меня отпустили, не без возмущений, конечно, но всё-таки. Извини, что заставил ждать. Процесс переговоров немного затянулся, но теперь путь свободен, и все дороги открыты.

– Что ты им наплёл?

– Ничего такого, что не соответствовало бы истине. Не думай об этом, – задумчиво выдал Терренс.

Разумеется, разговор получился не совсем таким, каким планировался изначально. И по времени, и по тематике, и по уровню секретности.

Терренс не хотел откровенничать и вдаваться в подробности своих отношений с теми или иными людьми. Планировал избежать этого и сегодня.

Однако Нэнси оставалась непреклонной. Отшутиться не удалось, и на саркастичное – не совсем, ибо в последнее время с иронией у него стало совсем плохо, но попытка ведь не равносильна пытке? – предложение мыть посуду в течение двух недель, мать ответила, что сама в состоянии отправить четыре тарелки в посудомоечную машину. Нет в этом ничего сложного. Потому, если у Терренса закончились реальные аргументы, пусть возвращается обратно и не пытается выбраться за пределы дома.

Терренс колебался ещё несколько минут, пристально глядя в глаза матери. Если рассчитывал, что она на эту безмолвную мольбу отреагирует, то сильно просчитался. Не отреагировала, фактически вынудив рассказать всё. Не вдаваясь в подробности, общими штрихами – скетч-набросок, а не полноценные картины прошлого, и только после того, как сын позволил себе немного откровенности, Нэнси сменила гнев на милость.