Будни добровольца. В окопах Первой мировой

– Боюсь, дорогой Шмидт, нам всем придется попробовать, хотим мы того или нет. Не хватало еще, чтобы противник полностью завалил нам вход. Тогда все задохнемся. А выход со стороны пехоты прямо под огнем. Что ж, я пойду первым. Остальные следом, дистанция десять шагов. Парни, когда доберемся до пушек, с нами уже ничего не случится.

Без лишних слов Райзигер выскакивает наружу.

Шмидт отсчитывает.

Первый пошел.

Второй пошел.

Следующим унтер-офицер Дирксен, командир орудия Райзигера:

– Девять… десять… пошел!

Только он собирается выскочить, как вдруг подскакивает и падает обратно. Готов.

Следующий. Шмидт в нерешительности:

– Ну, кто следующий?

Никто не отвечает.

Что ж, тогда сперва новобранцы…

– Цизе, давайте туда!

Канонир Цизе щелкает каблуками, словно на плацу.

Становится на колени, будто бегун перед стартом. Пошел! Прыжок через убитого унтера – и вот он скрылся из виду.

Тут второй кричит. Ого – Цизе тоже сваливается обратно.

Шмидт в растерянности.

Черная стена всё пляшет снаружи волнами. Вдруг на миг вся пещера сотрясается. Чувствуется, как приподнимается земля.

Боже правый, нам нужно к орудиям!

Новый взрыв! Дым рассеивается, появляется Райзигер. Спотыкаясь, он возвращается в пещеру:

– Без толку, оба орудия вдребезги. Заряжайте карабины, враг уже здесь.

Заряжать? Артиллеристы смыслят в карабинах не больше, чем пехотинцы в пушках.

Все сбиты с толку.

Райзигер отчаянно кричит:

– Враг уже здесь, понятно вам?

– Герр Райзигер, что мы можем против врага всего с двумя солдатами? – спрашивает Шмидт почти насмешливо.

Райзигер сердито глядит на него. Шмидт осекается:

– Конечно, будем защищаться до конца. Противник уже кончил обстрел.

Столпились у входа. Точно: артиллерия противника прекратила огонь.

Вместо нее посыпалась ружейная пальба.

Это не производит никакого впечатления. Подумаешь, пальба. К ним возвращается смелость.

– Прежде всего, выясним, что творится, – говорит Райзигер. – Пошли, Шмидт!

Оба хватают карабины и выходят из пещеры. Сперва в полный рост, но затем падают на колени и ложатся.

– Шмидт, вот они!

Треск винтовочной перестрелки тонет в неслыханном доселе грохоте.

В ста метрах отсюда на Райзигера ползет танк.

Великан из доисторического мира.

Огромная черноватая голая спина, неуклюже поддерживаемая двумя огромными многоножками, с шарканьем волочится по земле.

Две ноздри на голове чудовища непрестанно тявкают, выпуская снопы желтоватого пламени.

Танк! А рядом второй. А вот и третий, четвертый…

Тявкают, пыхтят и шаркают всё ближе…

На пути танка стоит дерево – расколотое, жалкое, но ствол еще тянется к небу. Стой! Танк переезжает его. Ствол переламывается, размолотый в щепки.

Вот куст, проволочные заграждения, забетонированные в земле. Стой! Зверь, не задерживаясь, движется дальше.

А где наша пехота? Где наша передовая линия?

– Шмидт, где наша передовая? Где-то же должны быть пехотинцы!

Шмидт привстает, опираясь на руку, и показывает:

– Вон они…

Райзигер слышит, как что-то сильно гремит, будто камень о камень бьет. Пуля влетает Шмидту прямо промеж глаз. Он падает.

– Шмидт!

Времени нет.

– Шмидт, они идут!

Райзигер привстает повыше. Куда показывал Шмидт? Вон они – но это совсем не немецкие войска! Он вжимается в землю: это американцы.

Пулеметный огонь. Повсюду. Даже сзади. Слава богу, это, должно быть, пехота со второй линии.

Райзигер оглядывается. Может, это майор с подкреплением вернулся.

Но то, что перед ним, намного важнее, оттуда исходит угроза – танки, подбирающиеся всё ближе и ближе. А немного правее уже ясно видна американская пехота.

Карабин!

Шмидт мертв, что я теперь могу с одним карабином?

Надеюсь, ребята во второй линии сами об этом позаботятся.

Назад в пещеру – там и будем отбиваться.

Обратно в пещеру.

– Винкель, лейтенант Шмидт убит. Ребята, дело дрянь. Скоро здесь будет танк. У противника американская пехота. Нужно пробиться в тыл.

Райзигер смотрит на своих людей. Они стоят растерянные. Само собой: оба унтер-офицера убиты, лейтенант Шмидт убит, а двое добровольцев ранены. Но к такому привыкли.

– Или что у вас на уме?

У них что-то на уме. По лицам видно, что о чем-то думают.

– В общем, бегом, без разговоров! Каждая минута на счету. Ну, Горгас, что скажете?

Горгас переминается, смотрит на Райзигера, на доктора Винкеля, на своих товарищей.

– Герр лейтенант, я это… мы тут подумали… Пока герр лейтенант был снаружи, мы сюда притащили раненых из пехоты, в большую пещеру. И герр доктор… это… и мы, значится… мы их сюда положили, чтобы не оставлять их одних. Может, мы тут присмотрим за ними?

Райзигер не понимает. Смотрит на Винкеля. Тот пожимает плечами. Это согласие или отказ?

– Что вообще происходит?

Горгас продолжает:

– И я это… сказал: если придет противник и мы скажем, что тут раненые, а мы как бы санитары… – он замолкает.

– В плен хотите сдаться?

Молчат.

– Ребята, вас, наверное, Господь ума лишил. Я не могу вот так подарить американцам семь человек. И еще, вам же понятно, что они не станут ждать, пока вы соизволите выйти из пещеры им навстречу? Вы же знаете, в каждую дырку первым делом бросают гранату. Вы что, хотите, чтобы и вам в харю прилетело?!