Читаем Будни добровольца. В окопах Первой мировой полностью

Нет никакой возможности отдохнуть хотя бы несколько секунд. Здесь еще хуже, чем одному в открытом поле среди воронок и взрывов.

Приближаются к левому флангу. Несутся по позиции, почти не осмеливаясь поднять голову, осторожно подпрыгивая, чтобы не наступить на убитых.

Зиберт впереди, Райзигер позади.

Повсюду знакомые лица. Вон толстяк Хербст, боже, он был смешной, особенно когда подопьет. Ухмылялся до ушей. Теперь у него лицо странно белое, а глаза исступленно таращатся в небо. Райзигер с закрытыми глазами и стиснутыми зубами пробегает мимо лейтенанта Штиллера. Это должен быть он, видны его погоны. Дальше, дальше. Вот и третье орудие, в живых здесь никого. Хоть бы один раненый, хоть бы кто-нибудь поднял руку или дернул ногой. Если б можно было услышать хоть чей-то голос…

Мимо оберлейтенанта Россдорфа, вплотную мимо четвертого орудия. Лоб у него пробит, в руке ракетница.

На четвертом – унтер-офицер Шульц. Согнулся в пояснице, корректный и молодцеватый, правая рука на спусковом устройстве, пушка могла выстрелить в любой момент. Шинель с левого бока прорвана. Кровь еще капает.

На этой войне этому орудию уже не стрелять.

Капитан пробежал мимо. Райзигер за ним.

Больше укрыться негде. Теперь снова бескрайнее пустынное чистое поле. Дальше и дальше.

Куда идти? Капитан, кажется, и сам не знает. Трудно определить направление. Он вдруг застывает на миг, делает пару прыжков и бросается на землю.

За ним, отделенный столбом дыма от мощного взрыва, лежит Райзигер.

«Слава богу, – подумал он, – капитан убит!»

Теперь нет никаких обязательств, не за кем идти вперед.

В груди становится необычно жарко, как будто что-то горящее поднимается изнутри. Проведя тыльной стороной ладони под носом, он видит, что изо рта и из носа течет кровь.

Тоже неплохо. Неважно, как умирать. Наверное, легкие отказывают. Значит, всё-таки хорошо завалило.

Дым рассеивается. Капитан встает, машет рукой и продолжает идти.

У Райзигера изо рта и носа продолжает течь кровь.

Участок, не накрытый огнем артиллерии. Должно быть, всего сто метров, невообразимо – никакого дыма. Обычный луг, глубоко перепаханный, но тем красивее белый клевер и луговой сердечник между воронками. Как мило, ведь лето же.

В воздухе всё гудит, громыхает, это дело ясное. Райзигер прыжками несется дальше, натыкается на капитана, оба падают в воронку.

– Тихо, Райзигер, замрите! Опять самолет!

Но всё же они приподнимают головы. Самолет над ними, кажется, можно достать руками. Идет до смешного низко. Видно широкое улыбающееся лицо высунувшегося из кабины пилота, видны руки, вцепившиеся в пулемет. Когда чудовище пролетает мимо, несколько пуль шлепаются им под ноги.

– Чертовы свиньи, – говорит Зиберт. – Похоже, у них там полно всего, если они могут обстреливать одного человека с самолетов. Лишь бы эта тварь не вернулась.

Бег продолжается.

На сейчас Райзигер впереди. И куда теперь? Только по траектории пуль можно примерно понять, что бежишь не в объятия врага.

Нет, они определенно близятся к тылу. Обстрел теперь несколько замедляется. Может быть, уже попадутся на пути резервы, может, где-нибудь уже встретим своих солдат.

Райзигер слышит, как его зовут по имени. Зиберт машет ему и сворачивает под прямым углом.

Виден холм, слегка возвышающийся над землей. Несколько шагов спустя его видно уже отчетливо. Бетонная верхушка – должно быть, бункер. Там пехота?

Снаряд пролетает у них над головами. Падают на землю, видя, как тварь врезается прямо в бетонный блок и отскакивает, не в силах пробить перекрытие.

Несколько прыжков – и они перед лестницей, ведущей глубоко под землю. Зиберт звонит. Голос снизу отвечает:

– Алло, кто там? Это штаб второго батальона восемнадцатого пехотного полка.

Кровь всё сильнее льется у Райзигера изо рта и из носа. Шинель и штаны полностью промокли. Лицо и руки все красные.

Взрыв! Они пролетают с десяток ступенек, перекатываясь друг через друга, и оказываются на деревянном настиле, растерянные и изумленные: перед ними майор пехоты с сигарой во рту, рядом двое младших офицеров.

Зиберт встает, хочет приложить руку к каске, но замечает, что на нем ее нет, что-то бормочет и докладывает:

– Капитан Зиберт, командир первой батареи ПАП 96. Герр майор, мы двое – единственные, кто выжил из всей батареи.

Указывает на Райзигера. Райзигер тоже пытается встать. Но едва он пошевелится, кровь хлещет из носа, как из крана, так что приходится лежать.

Майор:

– Так-так, что там с вами?

Зиберт:

– Нас завалило, герр майор.

Райзигер вслушивается с трудом. Кажется, он плотной завесой отгорожен от окружающего мира. Завеса плотно смыкается. Он чувствует лишь, как его выталкивает во тьму.

Приоткрывает глаза, услышав свое имя. Капитан становится рядом на колени:

– Райзигер, вы остаетесь здесь. Я поговорил с герром майором. Вас заберут при первой возможности. Я разыщу наш полк. До свидания. Для вас война окончена.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное