Будни и праздники Ольвии в VI—I вв. до н. э.

Однако даже идеальная, с точки зрения греков, жена не отвечала всем запросам мужа. Эта неудовлетворенность возмещалась общением с женщинами из неполноправного населения, которым разрешалась большая вольность в поведении, но положение их в обществе рассматривалось как более низменное, чем у жен граждан. В речи «Против Неэры», приписываемой Демосфену, с предельной ясностью определена роль разных социальных групп женщин в жизни греческого гражданина: «Гетер мы имеем ради удовольствия, наложниц для повседневного плотского удовлетворения, а жен для рождения законных детей и для верной охраны домашнего имущества» (Dem. LIX, 122).

Рождение и воспитание детей полностью контролировалось главой семьи. Жена должна производить на свет детей, но каких и сколько оставить в семье, — решал отец. Греки и римляне сразу же избавлялись от детей, родившихся с физическими недостатками. Например, Сенека (De ira I, 15, 2) спокойно писал, что обычно топят младенцев, «если они родились хилыми или уродцами». С самого рождения к девочке относились как к существу второго сорта. Во фрагменте (fr. 35) комедии Менандра «Двоюродные братья» говорится:

Приятно, если умный сын в дому растет, Но с дочерью отцу не в меру хлопот.

Поэтому рождение девочек не было желанным, и от них избавлялись чаще, чем от мальчиков, не принимая в расчет чувства матерей. Младенца клали в глиняную кастрюлю и ставили ее у дороги в надежде, что кто-нибудь возьмет ребенка[455]. Зачастую таких детей подбирали, иногда усыновляли, но обычно растили для пополнения количества рабов. Не случайно эллинистическая комедия часто строится на мотиве узнавания некогда выброшенного ребенка.

Такое отношение к новорожденным разрешалось законом и воспринималось общественным сознанием как должное. Сохранились частные письма на папирусе, адресованные жене находящимся в отъезде мужем. В них отец велит выбросить ребенка в случае рождения девочки, а сына оставить[456]. Во фрагменте комедии Посидиппа, жившего в III-II вв., говорится, что бедняк выбрасывает сына, а от дочери избавляется даже богатый человек. Это объяснялось экономическими соображениями: чтобы вырастить девочку, а затем выдать ее замуж, семья тратила средства, которые затем не возвращались. Показательны в этом плане расчеты, сделанные современными учеными на основании эпиграфических памятников IV в.: в 61-й афинской семье было 87 сыновей и 44 дочери, а в 79 семьях, переселившихся в Милет из Малой Азии в 228-220 гг. и получивших там права гражданства, зарегистрировано 118 сыновей и 28 дочерей[457].

Закон обязывал главу семьи заботиться о женщинах своей семьи, содержать престарелых родителей и выдавать девушек замуж. Если в семье умирал отец, то эти заботы переходили на старшего в семье мужчину, а в случае его отсутствия назначался опекун. По достижении половой зрелости в 13-14 лет девочку стремились поскорее выдать замуж. Замужество и рождение детей в раннем возрасте нередко кончалось смертью при родах. На это обратили внимание философы и рекомендовали выдавать девушек замуж в 18 лет (Aristot. Pol. VII, 35) или между 16 и 20 годами (Plat. Nom. VII, 772 d-e). Однако на практике это не соблюдалось, и семейство спешило пораньше избавиться от девочки. Не случайно образцовый хозяин Исхомах в «Экономике» Ксенофонта женился на 14-летней девочке (VII, 5).

Брак рассматривался мужчинами как сугубо деловое предприятие, главное назначение которого — иметь законных наследников и хозяйку в доме (Aristot. Ethic. Nicom. VIII, 14, p. 1162; Dem. LIX, 122). При совершении брака большое значение имели имущественные соображения, из-за которых нередко заключались браки между родственниками, чтобы сохранить добро в рамках рода[458]. Муж имел право в любое время развестись с женой и отослать ее в семью отца; при этом единственным необходимым условием было возвращение приданого. Теоретически такое же право имела и женщина, но осуществить его практически удавалось редко. Когда жена Алкивиада решила покинуть его, не в силах терпеть приведенную мужем гетеру, Алкивиад силой заставил ее возвратиться (Plut. Alc. 8).

Чувства греческой женщины, принужденной во всем подчиняться воле мужа, великолепно выражены в трагедии Еврипида «Медея» (ст. 230-240):