Будущее капитализма

Но при этом государство взяло на себя обязанности, превысившие его возможности, — обязанности, правильное выполнение которых может быть лишь делом предприятия и семьи. Роль родителей, чье чувство долга перед детьми основано на любви, нельзя заменить никакими суррогатами, предлагаемыми патерналистским государством; роль предприятий, чьи обязательства перед сотрудниками основаны на продолжительных отношениях взаимности, нельзя заменить никакой профессиональной подготовкой, организуемой патерналистским государством. У государства есть своя роль, но она состоит в разработке метаполитики, возвращающей этим обязательствам то место в жизни, которое им принадлежит. Это был культурный сдвиг, который ослабил чувства ответственности членов семьи друг перед другом. На смену моральной семье пришел человек, обладающий правами и занятый последовательным удовлетворением своих желаний. Но государство потворствовало этому сдвигу, меняя законы, налоги и социальные пособия: если раньше они поддерживали семью, то теперь они работают на индивида. Государство может точно так же изменить свои идеи, законы, налоги и пособия таким образом, чтобы они способствовали восстановлению моральной семьи. Это был культурный сдвиг, который ослабил чувство ответственности частных предприятий перед сотрудниками и обществом; бизнес-школы учили целое поколение менеджеров корпоративному варианту homo economicus, согласно которому единственная задача предприятия — обеспечение прибыли для его собственников. Но и этот культурный сдвиг усугубился сменой материальных стимулов, когда управляющих инвестиционных фондов стал интересовать лишь уровень квартальной прибыли. Государство может использовать идеи, законы, налоги и субсидии для возрождения морального предприятия.

Высокомерие утилитаристского патернализма, достигло своей высшей точки, когда он начал применяться в мировом масштабе. Долг спасения, который должен был бы выполняться без каких-либо условий, стал инструментом морального империализма. Международные клубы, постепенно выстроившие системы взаимных обязательств в конкретных сферах регулирования, стали «инклюзивными» организациями с непомерно разросшимся кругом задач, в которых постепенно растворился принцип взаимности. У нас никогда не было морального мира, но в период с 1945 по 1970 год мы продвинулись к этой цели дальше, чем в любой другой период истории; в последующие годы эти достижения постепенно сходили на нет. Чтобы продолжить это движение вперед, нам нужно вернуться к реалистичному подходу, основанному на разумном прагматизме. Оказание эффективной помощи тем, кого необходимо спасать, экономически осуществимо и реально; с новыми глобальными угрозами лучше всего бороться не утилитаристским морализированием, а с помощью клубов, формирующих новые взаимные обязательства между богатыми странами по выполнению долга спасения.

Сеть взаимных обязательств, основанных на общем происхождении, позволяет государствам добиться большего доверия граждан и стать благодаря этому более эффективными. Когда бесчисленные задачи, связанные с выполнением различных обязательств, распределяются между самыми разными общественными группами, люди не только решают их эффективнее, но и делают это с большей заинтересованностью и большим удовлетворением. В результате наше общество становится счастливее того, которое сумели построить патерналисты утилитаристского толка. Патернализм оказывается неэффективным даже по его собственным странным критериям. «Максимизация полезности» — удачный пример того, что Джон Кей именует «нелобовым движением»: эта цель просто не достигается, если идти к ней по прямой. Самое важное здесь — это готовность принимать на себя обязательства, и делать это на взаимной основе.

Политика принадлежности

Политика по преимуществу национальна. Чтобы использовать в политике возможности для построения плотной сети взаимных обязательств, у жителей страны должно быть какое-то чувство общей идентичности. Чтобы идентичность сплачивала, а не разделяла людей, нужно чтобы ощущение себя британцем, американцем или немцем не означало принадлежности к какой-то этнической группе. Кроме того, как бы нам этого ни хотелось, общая идентичность не может означать наличие каких-то общих ценностей. Какие общие ценности есть, например, у Дональда Трампа и Берни Сандерса, отличающие их обоих от Найджела Фараджа и Джереми Корбина? Идентичность, общая всем людям, выросшим в стране с высоким уровнем культурного разнообразия, может определяться только местом и целью. Она может питаться лишь глубинной привязанностью к дому и территории; она может опираться лишь на идею о том, что совместная осмысленная деятельность выгодна для всех ее участников. Это и есть фундамент некоего общего «мы». Но моральная политика может поддерживать глубоко вшитый в нас инстинкт общей принадлежности и рациональное понимание общности наших целей и другими средствами.