Будущее ностальгии

Поэтому вовсе не удивительно, что мечта о национальном государстве жива и популярна среди виртуальных граждан киберпространства, далеко не все из которых решили стать гражданами мира. Многие сайты, представляющие собой общины меньшинств, пропагандируют этническую и расовую вражду, несмотря на киберхайп. Балканская война начала 1990‑х годов продолжилась в киберпространстве, когда в ноябре 1998 года сербские хакеры уничтожили веб-сайт хорватского журнала, а хорватские хакеры незамедлительно ответили. Примерно в то же время албанский сайт был «осквернен» киберграффити, в котором изобличалось «албанское этническое вранье». Словом, этнические привязки и стереотипы так и не стали виртуальными даже в виртуальном пространстве.

«Миллениальным» шедевром русского киберпостмодернизма стала ревизионистская карикатура, использующая образы Бивиса и Баттхеда. В период интервенции НАТО в Югославию российские хакеры уничтожили сайт НАТО. Образ, который они отправили, показал Бивиса и Баттхеда с надписями, такими как «Из России с любовью», «Долой НАТО» и «КПЗ» (аббревиатура-наименование камеры предварительного заключения — пространство досудебной изоляции подозреваемых в русской и советской полиции и КГБ). Мультяшка оказалась довольно остроумной. Она переводила антизападное послание на глобальный язык западной популярной культуры, который прилетел Западу обратно, как бумеранг. Возможность говорить на глобальном языке и пользоваться интернетом вовсе не является гарантией появления единой культуры, демократизации или взаимопонимания. Месседж российских хакеров, если его рассматривать в российском контексте того времени, не был ни спорным, ни контркультурным, — по большому счету он представлял собой точку зрения российского руководства, государственную версию коленного рефлекса[884]. Карикатура-мультяшка подрывала устои предполагаемого глобального патриархата НАТО, но она также ностальгически и бессознательно предъявляла имперские чаяния России — регионального «Большого брата».

В Европе антиглобалисты, которые выступают с протестами против американизации, часто обращаются к традиционным европейским социальным конструкциям благосостояния, балансу труда и досуга, рыночным и культурным ценностям. В названиях недавно возникших движений, появившихся в 2000‑е годы, часто можно обнаружить слово «медленный», к примеру движение за медленное питание, которое является частью Гастрономических левых, которые пытаются влиять на будущее через гастрономическую ностальгию. Возникшее, как и следовало ожидать, в Италии и Франции, движение фокусируется на политике питания и протестует против того, что они называют «franken food» (отсылка к генетически модифицированным продуктам питания) — еды-Франкенштейна, являющей максимально эффективной для быстрого потребления[885]. Однако даже движение против глобализации, которое завершилось протестами в Сиэтле и Вашингтоне, было организовано во всем мире и широко использовалось во Всемирной паутине для распространения информации. Некоторые активисты заявляли, что они не против глобализации как таковой; скорее, они были против технологической и экономической глобализации и за глобализацию с человеческим лицом (и свободу есть медленно). Ностальгия, на самом деле, всегда говорила на глобальном языке, начиная с романтической поэзии XIX столетия до электронной почты конца XX века.

Несмотря на радость от постижения киберпространства, когда дело доходит до ностальгии, среда никогда не является сообщением. По крайней мере, не все сообщение. Чтобы исследовать использование и злоупотребления ностальгической тоской, нужно искать механизмы другого рода — механизмы сознания. Рефлексирующая ностальгия позволяет нам пересмотреть медиацию и саму среду, включая технологию.

Ностальгия относится к области виртуальной реальности человеческого сознания, которую не могут охватить даже самые передовые технологические гаджеты. Ностальгическая тоска связана с непростым положением человека в современном мире, но, кажется, мы так и не сумели далеко продвинуться в понимании этого явления. Действительно, происходит постепенная девальвация всех всеобъемлющих, неразрозненных форм знания. Культура все больше сжимается в тисках между индустрией развлечений и религией, в то время как образование все больше понимается как менеджмент и терапия, а не как процесс постепенной выработки критического мышления. C уменьшением роли искусства и гуманитарных наук остается все меньше и меньше пространства для исследования ностальгии, которая компенсируется переизбытком ностальгических реди-мейдов. Проблема с ностальгией, производимой в промышленных масштабах, заключается в том, что она не помогает нам налаживать отношения с будущим. Креативная ностальгия раскрывает фантазии о своем времени, и именно в этих фантазиях и возможностях рождается будущее. Люди ностальгируют не по такому прошлому, каким оно было, а по прошлому, каким оно могло бы быть. Именно это прошедшее совершенное время определяет то, что человек стремится воплотить в своем будущем.