Буйный бродяга 2016 №5

В следующем романе «Лицо, подобное стеклу» (A Face like Glass, 2012), Хардинг развивает метафору безликости/невидимости угнетённых ещё дальше — здесь эксплуататоры у трудящихся отбирают лицо в самом прямом смысле. Примерно за пятьсот лет до начала романа некая часть людей удалилась под землю и основала там город под названием Каверна. Городом этим на протяжении всех пяти сотен лет управляет Великий Стюарт, у которого обе половины мозга и лица спят и бодрствуют по очереди. Великий Стюарт находится во главе двора, состоящего из семей ремесленников, также бессмертных. Ремесленники производят предметы роскоши, которые можно найти лишь в Каверне, — например, сыры, от которых испытывают видения, духи, подчиняющие вашу волю тому, кто ими надушился, и вина, отнимающие или дающие память. За счёт торговли этими духами и деликатесами, малая порция которых стоит целое состояние, с поверхностью Каверна и существует. Ремесленники-аристократы проводят своё бессмертие в кровавых битвах за власть, в то время как рабочие, то есть большинство населения города, их обслуживает. Некоторые из ремесленников, впрочем, не выдерживают бесконечных интриг и удаляются от двора, как, например, сыродел мастер Грандибль, который, хоть и не прекратил работать, но отгородил своё поместье от остального города сетью лабиринтов. В один прекрасный день он обнаружил, что в этих лабиринтах заблудилась девочка, страдавшая ужасным уродством — её лицо обладало бесконечным множеством выражений, которые менялись сами по себе.

Лица народа Каверны ничего не выражают. Для каждой эмоции им приходится заучивать отдельную физиономию. Ремесленники, которые изобретают и преподают эти физиономии, называются Лицедеями. Чем богаче человек, тем больше выражений он может себе позволить, и, соответственно, тем утончённее и богаче его чувства представляются окружающим. Гражданин среднего достатка обходится двумя-тремя сотнями выражений, самые богатые обладают целой коллекцией таких экзотических гримас, как «Барсук в спячке», «Фиалка, дрожащая под неожиданным ливнем» или «Опасение перед ветвями яблони». А рабочие, которые, помимо всего прочего, живут в нищете и мечтать не могут о бессмертии, также достигаемом с помощью особых препаратов, обладают лишь двумя-тремя выражениями, выражающими исключительно покорность и послушание. Да, крестьянки в этом мире любить не умеют, так же, как гневаться или сердиться. Аристократы оправдывают это тем, что так будет лучше для них самих:

Представь, если бы детей рабочих учили несчастным лицам — тогда они бы вырастали с мыслью о том, что они могут быть несчастными. Они оглядывались бы вокруг, видели несчастье на лицах других, и от этого возрастало бы их собственное несчастье. Но если они достаточно долго носят счастливое лицо, в конце концов они начинают верить, что счастливы на самом деле. Ведь нет никакой разницы между тем, чтобы быть счастливым, и тем, чтобы думать, что ты счастлив, правда?

Но настоящая причина кроется в другом:

Как могли рабочие восстать против своих мучителей, таких, как надзиратель? Бунтующие должны смотреть друг на друга, видеть отражение собственного гнева и знать, что их чувства — часть великого потока. Но каждый рабочий, глядя на своих товарищей, видел лишь спокойные, смирные лица, ожидающие приказов.

Говорят, что в Древнем Риме рабы никаким образом не выделялись внешне, чтобы они не осознавали, сколько их. Но хозяева этого мира обладают куда большими возможностями.

Разумеется, девочка с лицом, которое не умеет лгать, не смогла бы выжить в подобном городе. Поэтому мастер Грандибль сжалился над ней, удочерил её и заставил повсюду носить маску. И всё было бы хорошо, если бы однажды Неверфелл (так назвали девочку) не сбежала из лабиринта Грандибля, чтобы спасти его из беды, в которую сама же его и вовлекла. Из-за своей наивности, искренности и незнания жизни за пределами дома она мгновенно попадает в руки аристократов, каждый из которых стремится использовать её в своих играх.