Булат Окуджава: «…От бабушки Елизаветы к прабабушке Элисабет»

ОСЕНЬ
Последняя иволга в зарослях свистнет,
Последние рыбы метнутся в бассейне,
И в тёмную полночь осыпятся листья,
Закружат бульвары в пожаре осеннем.

— Младший мой брат…

Неумелый мой брат!..
Будь осторожнее в листопад!..
…………………………………………
— Ногу сломаешь,
Нос разобьёшь,
Домой попадём — начнётся галдёж,
Скажут: с войны возвратился цел,
А в парке за маленьким не усмотрел…
…………………………………………
Я знаю о дружбе, родившейся в битвах,
И счастье (по-моему),
Главное счастье —
В грядущем,
сегодняшнем
и пережитом,
И в каждой дороге,
Распахнутой настежь,
И в том, что прошёл по фронтам я солдатом,
Вернулся окрепнув и возмужав,
И в том, что подруга у младшего брата
Так неожиданно хороша,
И в том, что и он в ноябре, коченея,
Копал на окраинах рвы и траншеи…
…………………………………………..
Багряными листьями
Улицы выстелив,
Швыряется ветер
Шуршащими листьями,
Швыряется ветер в лицо ненароком.
А нам по своим расходиться дорогам.
И слышу, как в спину кричит мне брат:
— Поосторожнее!.. Листопад!

1 октября 1947 г.

Тбилиси

Пусть стихи несовершенные, но написаны они с любовью. Что же такое потом могло произойти, чтобы брат проклял брата, если это, оговорюсь ещё раз, не поэтическое преувеличение? И если даже что-то и было, теперь-то, после смерти Булата Шалвовича, может, Виктор как-то смягчился к нему?

^{«Что же такое потом могло произойти, чтобы брат проклял брата…»}

В общем, было страшно, но деваться некуда — такого свидетеля надо было хоть как-то попытаться разговорить. В конце концов, я готов был беседовать с ним на темы, совсем не касающиеся его брата. Меня интересовало многое: их родители, другие родственники, вообще родословная. Но как это ему успеть сказать при первом телефонном разговоре, чтобы он сразу же не бросил трубку? Много раз я брался за телефон и в последний момент останавливался, не решался.

Но однажды всё-таки позвонил. Нет, если честно, я так и не решился позвонить сам и малодушно заставил сделать это свою жену. Виктор Шалвович ответил не сразу. Жена, первым делом умолив его не вешать трубку, сказала, что мы интересуемся историей семьи Окуджава и хотели бы с ним встретиться. Потом передала трубку мне. Очень тихий голос подозрительным и даже, как мне показалось, недоброжелательным тоном спрашивал: «А что именно вас интересует? И с какой стати?». Я сбивчиво и горячо стал объяснять, что, мол, как же, — ваши родители и дядья были видными революционерами, крупными партработниками, их жизнь и судьба неразрывно связаны с историей страны и являются ярким примером… Здесь я запутался и понёс какую-то околесицу, но он, не дав мне окончательно увязнуть в дебрях косноязычия, куда занёс меня парализованный страхом мозг, сказал бесцветным голосом: «Ну, приезжайте…», и продиктовал адрес.

Это была победа!

В назначенное время мы с женой подходили к указанному подъезду дома на проспекте Вернадского и вдруг увидели, что оттуда вышел человек с ведром мусора и, повернувшись к нам спиной, пошёл по направлению к баку. Мы, было, рванулись к медленно затворяющейся двери, но что-то нас остановило. И этим чем-то была спина незнакомца, удалявшегося от нас. Остолбенело глядели мы на эту спину: по двору шёл Булат Окуджава! Эта походка, эта сутулость… Мы стояли как заворожённые.

Он высыпал мусор, повернулся к нам лицом, и наваждение прошло — лицо было всё-таки немножко другим.

Я слышал раньше, что Виктор Шалвович мало похож на брата, и когда потом смотрел его «молодые» фотографии, убедился в этом. У него были не характерные для кавказца волнистые светлые волосы и серые или даже голубые глаза. Но к старости уже невозможно было угадать, какая у кого когда-то была шевелюра, а фигура, осанка, жестикуляция, манера говорить стали поразительно схожими. Теперь они легко могли сойти за близнецов. И это притом, что в последние чуть ли не тридцать лет они не общались между собой и даже не виделись… Предупреждая возможные вопросы читателя, замечу, что и по телевизору Виктор не мог видеть брата — у него просто не было телевизора.